Приходилось ли вам когда-либо находиться посреди ночного леса? Он выглядит вовсе не так, каким мы его привыкли воспринимать днем, потому что при свете солнца мы можем все видеть: кто шуршит, где находится тропинка, какой высоты куст и т. д. Потому мы и чувствуем себя уверенно. Ночью все не так. Шуршание может быть следствием многих причин, уханье над головой может принадлежать не только сове, а ветка треснула, возможно, не только оттого, что сам же на неё наступил. Ночной лес пробуждает в человеке первобытный страх независимо от того, насколько он сдержан и хладнокровен. Не слыша более знакомых голосов и натыкаясь на кусты, Кирилл испугался, когда над самой головой внезапно раздалось:
— Угу!!! — после чего что-то захлопало и зашелестело в кронах деревьев, — угрожающее и невидимое, огромное и, наверное, ужасное.
Кирюха почувствовал резкий наплыв холода под сердцем. «Не вернуться ли мне к компании?» — подумал он.
Но направление было безнадежно утрачено; вокруг, словно бездна, царил непроницаемый мрак. Звать кого-либо было бы стыдно. Да и, признаться, не до Кирилла сейчас друзьям: скорее всего, они в данный момент продолжают ужин или готовят костер. Да, вечер должен, как того требует обычай, завершиться костром. Кирилл непроизвольно улыбнулся, представив, как взрослые девки и парни прыгают над пламенем. Собственно, ничего смешного в этом не было, но Кирилл завидовал. И эта зависть подсказала, что возвращаться к приятелям не стоит даже в том случае, если бы удалось отыскать тропу.
— Тоже мне, язычники нашлись! — проворчал он, петляя среди леса. — Попрыгают через огонь, а затем разойдутся парами искать цветок папоротника. Конечно, никакого папоротника они не отыщут, а вот «цветок» может появиться — примерно дней через двести семьдесят… Вот если бы настоящий цветок не был сказкой!..
Кирилл вздохнул, пытаясь представить, с каким наслаждением он сорвал бы цветок собственными руками и какие возможности открылись бы перед ним.
И действительно, согласно легенде, тот, кому посчастливится завладеть этим даром природы, станет богатым, влиятельным, перед ним откроются пути к власти над миром. Но современный папоротник не расцветает, а размножается спорами, как грибы. Так о каком же цветке может идти речь? Но во времена очень далекие, еще в палеозойскую эру, земные леса изобиловали древовидными папоротниками. Они царили в растительном мире в течение длительного времени, почти до появления человека. А вымерли они потому, что больше не находилось кому опылять их гигантские цветки. Природа избрала наиболее надежный способ размножения — спорами. Эти последние с лёгкостью переносят любые колебания температуры и влажности, могут дожидаться приемлемых условий много лет, и лишь тогда прорастать. «Так говорят учёные — ботаники, а они уж знают, что к чему,» — думал Кирилл, издавая новый вздох. Он извлёк из кармана сигарету и зажигалку, потом чиркнул, посматривая на циферблат часов. Было половина двенадцатого. Парень постоял на месте, пытаясь осознать, в каком направлении продолжать путь. Докурив, он выбросил окурок, не беспокоясь о возможном пожаре, и поплёлся дальше.
Передвигать ноги становилось все труднее: все чаще он всем телом натыкался на кусты и стволы деревьев, ноги запутывались среди каких-то лиановых растений и валежника. Ситуация Грабовского ухудшалась тем, что звёзды скрылись за тяжёлыми тучами, из которых почти по-осеннему заморосил дождичек, — понемногу, но уверенно, а значит, надолго. Стало совсем темно, — настолько, что глаза нашего путешественника перестали что-либо видеть. Ветер, шныряя среди крон высоких дубов, принуждал их стонать и трещать над головой Кирилла, и сей зловещий концерт стихии пробуждал в его сердце отчаянье. Даже если ему и посчастливится выбраться из леса, придется прохворать несколько дней. А какой же у него будет неприглядный вид!..
Внезапно перед глазами Кирилла замелькал слабенький огонёк. Собственно, даже не огонёк, а просто едва заметно мелькнула искорка, которую можно было счесть галлюцинацией. Но она стремительно разгоралась, освещая всё вокруг. Парень остолбенел в удивлении, но вдруг в сознании что-то взорвалось.
— Цветок папоротника! — шёпотом промолвил он, и в безотчётном порыве бросился туда.
— Надо успеть, потому что цветок живёт всего лишь пять минут!
Но теперь Грабовский мог видеть, что у него творится под ногами, и с легкостью перепрыгивал через кучи валежника и плавно обходил деревья. Сколько времени заняла сия беготня, он не знал, но ухватился за стебель в тот момент, когда сияние, достигнув своего апогея, начало угасать. В этот миг, словно сверхъестественное предупреждение, его тело пронзил импульс, похожий на электрический ток. Но, в отличие от электричества, он не поразил Кирилла насмерть, не отшвырнул прочь и даже не ослабил; напротив, он ощутил в себе большую уверенность и крепче сжал в руке стебель. Цветок как будто улыбнулся и продолжал пылать, хотя и заметно слабее. «Вот оно, счастье! — думал Кирилл, любуясь им. — Вот оно какое, сокровище, взлелеянное в мечтах!» Он знал, насколько важно сорвать цветок быстрее, но не мог, потому что такой красоты не встречал никогда и вряд ли еще представится возможность увидеть её. Но, заметив, что сияние продолжает убывать, а чёрный занавес леса приближается, Кирилл изо всех сил рванул сокровище к себе. Он ощутил, как стебелёк сломался, словно соломинка, — собственно, не просто сломался, а хрустнул и вязко потянулся, когда он дёрнул. Но цветок, оказавшись в его руке, разгорелся сильнее, снова улыбнулся ему, и он успокоился. В это мгновение Грабовский почувствовал, как в него входит нечто — неведомое, могучее, величественное. Это было знание. Не абсолютное знание всех тайн природы, — нет, это было бы ни к чему, — а знание о том, что нужно делать и куда следует идти. И Кирилл пошёл, не обращая внимания ни на дождь, ни на кустарник. Он держал в вытянутой руке над головой волшебный цветок и уверенно следовал вперёд, любуясь фантастическими переливами оттенков его сияния.
Вдруг что-то заставило его опустить руку и прижать своё сокровище к тому месту, где находилось сердце. Тотчас же ему сделалось нехорошо: он успел понять, что его грудь расширяется, угрожая лопнуть. Боль, жестокая и невыносимая, пронзила Кирилла насквозь, и он, потеряв сознание, свалился на прелую прошлогоднюю листву…
Он пришёл в сознание от ощущения чьих-то рук. Раскрыв глаза, он с удивлением обнаружил, что наступило утро и какие-то мужи в диковинных костюмах пытаются его поднять; впрочем, делали они это с почтительной осторожностью. Заметив, что Кирилл опомнился, один из них обратился к нему на странном языке, который был почему-то понятен, несмотря на то, что Кирилл ни одного иностранного языка не знал.
— О, хозяин и повелитель! — сказал человек, завернутый в одежду арабского стиля. На голове у него красовался огромный тюрбан. — Мы были обеспокоены о твоём здоровье, но ты, насколько я понимаю, просто отдыхал в этом диком месте.
— Кто вы? — спросил Кирилл на том же языке. — Почему здесь всё не так, как у людей?
— О, господин! — вскричал собеседник, пока остальные его спутники готовили нечто вроде паланкина. — Мы — великий народ. Наша страна тянется от южного моря до северного, от крайних западных гор до крайних восточных. Мы управляем несметным количеством племён и народов, благодаря великому Аллаху. Но двадцать лет тому назад наш правитель пропал вместе с сыном. Наши провидцы сказали, что именно в этот день мы отыщем наследника престола, и его имя будет Кирьявауш, или Кир. Это ты.