– Вот она. Вот она, падла, товарищ майор.
Из этой штуки выродок наших ребят уложил одного за другим, – Прошкин бережно приблизил снайперскую винтовку Драгунова к своему лицу и, как наркоман с листочка бумаги втягивает в себя белый порошок кокаина, втянул запах затвора. – Порохом пахнет. Недавно стрелял!
– Не стрелял я в людей! – из лужи крови пролепетал Леонард.
– Не стрелял! А кто стрелял? Она сама стреляла, что ли? И ноги у нее есть, и пули сами вылетали? Вот она, товарищ майор, и его отпечаточки на ней присутствуют.
– Успокойтесь, мужики, – майору Грушину, с одной стороны, было не по себе, а с другой – его охватило радостное возбуждение. «Неужели страху конец? Неужели его ребята смогли взять снайпера прямо на дому?»
– Телефон здесь есть?
Мальчишка, сидевший в углу и дрожавший, сквозь слезы наконец заговорил:
– Да, товарищ командир, есть телефон, – и, забыв, что абсолютно голый, побежал в соседнюю комнату и притащил трубку радиотелефона. Он напоминал собаку, которая сбегала за тапками хозяина.
Грушин, сверяясь с визиткой, набрал номер телефона офицера ФСБ, с которым разговаривал накануне. Номер гостиничного телефона был написан шариковой ручкой.
Три офицера ФСБ, выдернутые из постели, появились почти мгновенно (до гостиницы было рукой подать): двое – слегка выпившие, третий – абсолютно трезвый. У эфэсбэшников была договоренность пить строго по графику: если двое выпили, один должен оставаться трезвым, и, наоборот, если один пьет с женщиной, то двое его страхуют.
Тот, который был трезв, взял бразды правления в свои руки. Гомосексуалиста Леонарда Новицкого, одев во что попало, погрузили в УАЗик и в сопровождении офицеров ФСБ вместе со снайперской винтовкой увезли.
– Как вы его вычислили, орлы? – уже с гордостью за своих парней спросил майор Грушин.
– Машка сказала, – признался Прошкин, облизывая разбитый кулак.
– Твоя баба?
– Моя.
– Молодец Машка. Но и вы молодцы.
И тут до Прошкина дошло:
– А вы, товарищ майор, откуда тут взялись?
– Валька подсказала.
Вальку Прошкин знал и тут же выстроил логическую цепь. Раз Машка пообещала, что никому не скажет, и поклялась, значит, точно, она навела.
Пошла к Вальке в киоск и там проговорилась.
«Ну, я ей покажу! Хотя, может, и к лучшему, что майор подоспел».
– Если бы вы не приехали, – недовольно пробурчал Уманец, – мы бы этого ублюдка кончили, я бы ему точно яйца оторвал.
– Ну и кровожадный же ты!
– А он не кровожадный, зверюга? Стольких наших положил, да каких парней! Он им в подметки не годится, педрила гнойный!
– Поехали.
Двое местных милиционеров опечатали дом.
Дело завертелось уже без спецназовцев. Свою работу они выполнили, и теперь другие люди хотели оторвать за расследование звезды и новые должности.
На душе у спецназовцев царил настоящий праздник. Хотелось выпить, замочить победу.
– Пошли к Вальке, – предложил Прошкин.
– Что к ней ходить, она на улице, возле машины.
Водку взяли без труда, платил майор. Если бы даже у Грушина денег не оказалось, девчонки дали бы ему в долг. Майора они уважали, даже не требовали с него слова офицера, что деньги отдаст с зарплаты. А почему так уважали майора продавщицы? Да потому, что его уважали подчиненные, с которыми они встречались. Он, в отличие от многих офицеров, никогда не выказывал своего превосходства над бойцами. Они сами его чувствовали и с готовностью подчинялись, погоны с одной звездой тут были ни при чем.
* * *
Наутро уже весь Ельск знал, кто убил спецназовцев. До этого горожане вполне благосклонно, хотя и с долей презрения, относились к коммерсанту. Но теперь все стали припоминать настораживающие детали в его поведении: в лес часто один ходил и на реке нагишом купался без стеснения, в баню любил захаживать, хотя у самого в доме есть горячая вода из личного бойлера.
К задержанному никого не подпускали, хотя спецназовцы рвались устроить над ним самосуд.
Они готовы были разорвать Леонарда на куски и мясо скормить собакам. Тут же в Ельске припомнили: смертная казнь отменена, и самое большое, что светит Леонарду, так это пожизненное заключение.
Совет ветеранов сел писать петицию президенту с просьбой в виде исключения прибегнуть к высшей мере. А местные мужики и женщины говорили, что до суда Леонард не дотянет, его еще в камере замочат уголовники. Да и мэр города Цветков в частных беседах говорил, что он бы лично пустил пулю в лоб этому мерзавцу, который обесчестил город.
– У вас что, личный пистолет есть, Иван Иванович? – однажды спросили у него.
– Нет у меня пистолета, хотя по должности положен. И если я захочу, оружие мне выдадут в два счета. Но я своего народа не боюсь, я к нему в любой момент могу выйти и рвануть рубашку на груди. Крикнуть: «Люди, за мной! Вы мне верите?» И они скажут, я знаю: «Верим тебе, Цветков». Что вы думаете, зря за меня второй раз восемьдесят два процента проголосовало? Я для народа все отдам, все сделаю, чтобы простым людям лучше жилось. Даже церковь построю…
И тут секретарша напомнила Ивану Ивановичу:
– Кстати, в город приехал советник патриарха Холмогоров.
– Когда? – удивился мэр.
– Позавчера.
– Почему не доложили?
– Мне только сегодня из гостиницы позвонили.
– Куда его поселили?
– В обычный номер.
Цветков знал, что теперь в его номере живут офицеры ФСБ, приехавшие из Москвы.
– Почему ко мне не зашел?
Секретарша пожала плечами:
– Это вы у него при встрече спросите.
– Питается где?
– Не знаю..
Цветков тут же позвонил в гостиницу. Ему сказали, что вчера Холмогоров долго беседовал с бывшим спецназовцем Гришей Бондаревым, а теперь его на месте нет, ушел на рассвете, едва свет забрезжил.
– На рыбалку, что ли?
– Без удочек выходил.
«Куда его понесло? Ходит, ходит… – подумал про себя мэр. – Высматривает, вынюхивает. Нет чтобы сразу ко мне – напрямую, словно ко мне попасть нельзя, словно я кому-то в приеме отказываю?»
– Как появится, позвони мне, – бросил мэр в трубку и опустил ее на рычаг огромного многокнопочного телефона.
Даже если бы футбольная команда Ельска выиграла кубок УЕФА, в заштатном городе, наверное, не было бы такой радости. Больше всех ликовали в бригаде спецназа. Все как один ходили и улыбались друг другу, как-никак, они сами повинтили врага, притаившегося в городе и готовящегося к следующему смертельному удару.