– Это близкая знакомая продюсера Зеленцова вас беспокоит. Он просил вам передать, что сценарий почти готов и скоро вы сможете с ним ознакомиться.
– Я очень рада, – буркнула Аля, – но позвольте уточнить, почему любезный Артур Андреевич сам мне не позвонил?
– Алевтина Ивановна, – упрекнул голос, – как же он может вам позвонить после той ужасной трагедии на «Бабушкинской»? Но хочу вас порадовать: живет он теперь совсем близко от вас, напротив вашего дома, и жаждет встречи с вами, которая, надеюсь, вскоре состоится. Спокойной ночи, Алевтина Ивановна… – Короткие гудки мгновенно прервали судорожные всхлипы и вопли, мощным потоком так и рванувшиеся было из Алечкиной груди. Алевтина деревянной рукой положила трубку на рычаг, зачем-то откашлялась, на цыпочках подошла к окну и отодвинула занавеску, обозревая окрестности. Что-то ей подсказывало, что сейчас она в очередной раз увидит театральное представление, где в главной роли будет выступать бордовый халат Зеленцова, напяленный на неизвестного субъекта, напоминающего убиенного продюсера. Главное – спокойствие!
Сейчас, размышлял Клим, дочурка гробовщика найдет сто баксов! Ох, это будет для нее настоящим потрясением. Клим от удовольствия даже хихикнул. Что же она будет делать? Вначале, естественно, растеряется. Потом ей станет стыдно за то, что она оклеветала и унизила честного человека. «Ой, как же ей станет стыдно», – мстительно подумал Клим и завел двигатель машины. Она даже поплачет немного, коря себя за глупость. Как же ее зовут-то? Забыл, ну да ладно. Завтра она уже будет вести себя с ним иначе. Только какую легенду сочинить, чтобы его очередной приход смотрелся естественно? Может, еще один гроб заказать? Нет, пожалуй, это будет перебор. Да и к чему эти глупые легенды! Времени в обрез, нужно идти на абордаж и брать крепость штурмом. Завтра же он сообщит девице, что полюбил ее с первого взгляда, еще разной сопливой ерунды наплетет, и, считай, дело в шляпе. В шляпе! Клим сморщился, вспомнив свое безобразное, хамское поведение. Нет, больше он таким наглецом не будет. Он станет паинькой, и она, испытывая раскаяние, пригласит его к себе. Пригласит, значит, она его к себе, напоит чаем, а дальше… Дальше может случиться так, что у нее кто-то есть! Эта мысль неожиданно пришла ему в голову, и Клим нахмурился. Подобное до сего момента не приходило ему на ум, а ведь наличие конкурента могло серьезно осложнить его грандиозные планы. И потом, сегодня она вернулась откуда-то с дорожной сумкой. Либо куда-то ездила, либо… Либо… ничего умного Климу в голову не приходило, и он решил повременить со сном и понаблюдать за домом еще некоторое время, только таким образом, чтобы девушка об этом не знала.
Он отогнал машину на несколько метров, осторожно вернулся обратно и занял позицию напротив окон дочки гробовщика, рядом с кладбищенской оградой, устроившись в высокой траве на небольшом, поросшем мхом пне. Наблюдать за домом навязанной ему суженой оказалось занятием утомительным. Во-первых, сидеть на пне было неудобно и жестко, во-вторых, писклявых кровопийц, которые роем вились вокруг него, с каждой минутой прибывало все больше и больше; в-третьих, несмотря на все мучения Клима, ничего интересного не происходило. Окна дома были наглухо зашторены, но даже сквозь плотные занавески было видно, что свет ни в одной из комнат не горит. Наверняка дочурка гробовщика уже крепко спала и видела сладкие сны. Ему тоже дико захотелось спать, глаза стали сами собой закрываться, тело обмякло. Он потряс головой и сильно потер уши, пытаясь взбодриться. Пора было возвращаться на базу, но что-то подсознательно удерживало его здесь, и Клим, преодолевая сон, решил понаблюдать за домом еще минут пять-семь. Чтобы хоть как-то себя занять, он попытался представить себе комнату девушки. В легкой дымке дремы воображение красочно нарисовало совсем не радостную картинку: узкая темная комната, тяжелые гардины на окнах, грубо оштукатуренные стены с аркообразным потолком, белые, наполовину истлевшие свечи, дубовый стол на толстых ножках посреди комнаты, а на столе… алый гроб… она в нем – в белом пеньюаре… спит… на шелковой подушке с розовыми кружевами… бледная… и улыбается. Жуть! Сон как ветром сдуло. Может, она и вправду вампир! И старик нарочно толкнул его в объятья монстра, обрекая на верную смерть! Вот в чем заключается суть мести сумасшедшего старикашки! Клим вскочил на ноги.
Со стороны кладбища протяжно завыла собака. Он в панике обернулся на звук. Среди крестов и памятников что-то промелькнуло, и собачий вой вновь разорвал тишину, зашелестели кусты сирени, высаженные рядом с одной из могил. Остро вспомнилась убиенная Глафира, и по телу его пробежал холодок. Клим остолбенел, напряженно вглядываясь в темноту и прислушиваясь.
– А-а-л-л-л-я-а! – вновь раздалось из кустов, только это уже был не собачий вой. Это вообще был даже и не вой, а утробный человеческий вопль. – А-а-л-л-л-я-а!! – зашелестели кусты, в ответ где-то совсем рядом заухал сыч и, гулко хлопая крыльями, пролетел у Клима над головой. Неожиданно рядом с кустами появилось маленькое белое облако, в носу защипало от едкого, странного запаха, но он этого даже не заметил. С каждой секундой облако росло и расползалось во все стороны по траве, обволакивая кресты и памятники… Кусты разверзлись, и в облако шагнула фигура мужчины в красном плаще и с бледным, отливающим синевой лицом… Клим размашисто перекрестился и вытер холодный пот со лба.
Окно дома его «невестушки» с шумом распахнулось.
– Иду-у-у-у, иду-у-у-у! – сладострастно запела дочурка гробовщика и, вцепившись в декоративную решетку окна, попыталась ее выломать.
Матерь божья, что за «иду-у» такое! Заклинание какое-то читает! Она и вправду вампирша! А этот чувак в красном – ее жених, граф Дракула! Клим совсем ошалел и еще раз перекрестился.
Как он оказался в машине, Клим потом вспомнил с большим трудом. Вжав педаль газа в пол и петляя по дороге, он несся в сторону выезда из города, и плевать ему было на все: и на сумасшедшего старика, и на Заболоцкого – лишь бы подальше убраться от кладбища и от дочки гробовщика! В кармане завибрировал мобильный, словно выбив мелодичным звонком клин из его одуревших мозгов. Он круто затормозил и чуть не свалился в кювет. Мобильный умолк. Он вытащил сотовый из кармана. Вместо номера на определителе высвечивались прочерки, но Клим и без того понял, кто только что ему звонил. Это было предупреждение, чтобы он одумался. На машине установлен маячок, его «пасут» круглосуточно, наблюдая за всеми его передвижениями, сидя у монитора компьютера. Наверняка и мини-камеру куда-нибудь воткнули, «жучков» везде понапихали. В его номере – точно, а в машине? Клим внимательно оглядел салон: так и есть, камера была, ее филигранно встроили вместо датчика объема в верхнем углу лобового стекла. Как же он сразу не заметил ее, вот лох! Впрочем, чему удивляться. Камера наблюдения – это как раз нормально, учитывая ситуацию, ненормально другое – только что он из-за своей трусости чуть не приговорил несчастного Заболоцкого к смерти.
– Дурак! – в сердцах бросил Клим, завел двигатель и развернул машину в сторону базы.
В эту ночь ему опять не спалось. Не помогла и бутылка пива, которую ему вместе с остывшим ужином оставили на столе в гостиной. К счастью, Иван Аркадьевич больше не настаивал, чтобы гости проводили с ним вечера. Да и какие гости? Обещанный Софией заезд так и не состоялся. Из посетителей, не считая Заболоцкого, которого где-то успешно прятали, Клим был на базе совершенно один. Старика после похорон Глафиры он больше не видел. Общался в основном с новой горничной, которая теперь вместо Софии приносила ему еду, и с охранниками, когда они открывали ему ворота. Впрочем, общением это назвать можно было лишь с большим натягом. Сначала его удивило, что София больше не обслуживает его, потом Клим понял: горничную временно отстранили от работы, опасаясь, что она может ненароком сболтнуть лишнее.