— Они и так рассказывают нам все, что знают, Джеффрис. Их незачем запугивать.
Они оба посмотрели на меня и подвинулись, давая мне место.
— Что ты сказал девушке?
— Откуда вы знаете, что девушке? — спросил Хупер.
— Я больше знаю: я могу сказать, которой из них. Вон той маленькой с каштановыми волосами, волнистыми и длинными.
Хупер прищурился на меня:
— Как вы это узнали?
— У Отто есть любимый тип.
— Он с ней говорил тихо, но старался, чтобы другие тоже слышали. Сказал, что он вырежет ей сердце, когда она будет еще жива. Обещал, что сделает это после наступления темноты, чтобы она была в сознании.
Таким злым я Хупера еще не видела. У него мелко дрожали руки, он подавлял желание сжать их в кулаки.
Я вздохнула, заговорила тихо:
— Ты им сказал, кто я?
— Я сообщил, что мы — охотники на вампиров, и что с нами — Истребительница и Смерть.
— Что Блейк — Истребительница, я знаю. А кто такой Смерть? Вы?
— Тед, — ответила я и посмотрела на Олафа неприязненно. — Ты хотел их напугать. Хочешь видеть страх на лицах, да?
Он смотрел на меня и молчал.
— А какое прозвище у вас, Джеффрис?
— У меня его нет.
— Он не оставляет выживших, — пояснила я.
Хупер посмотрел на меня, на него, снова на меня.
— Минутку. Вы хотите сказать, что все эти вампиры будут казнены?
— Это вампиры, связанные с серийным убийцей, которого мы посланы уничтожить, — сказал Олаф. — Они вполне предусмотрены имеющимся ордером.
— Люди у заграждения напали на полицейских, но когда они сказали, что вампир их подчинил, мы им поверили.
— Этим вампирам я тоже верю, — ответила я.
— Это не существенно, — пояснил Олаф. — Они взяли людей в заложники, угрожали жизни людей и состоят в доказанном сообществе с мастером-вампиром, на которого выписан действующий ордер на ликвидацию. Они лишились своих прав. Всех своих прав.
Хупер секунду смотрел на Олафа, потом перевел взгляд на меня.
— Он говорит правду?
Я в ответ кивнула.
— Никто сегодня не погиб, — сказал он. — Я хочу, чтобы это так и осталось.
— Ты — коп. Ты спасаешь жизнь. Мы — истребители, Хупер. Мы ее отнимаем.
— Ты хочешь сказать, что тебе убить этих людей ничего не стоит?
— Они не люди, — напомнил Олаф.
— В глазах закона — люди.
Я покачала головой:
— Нет, потому что, будь они в глазах закона людьми, у меня был бы другой выход. Закон в его нынешней формулировке исключений не делает. Отто прав: по закону они лишили себя права на жизнь.
— Но они были под властью вампира, как та толпа людей!
— Да, но закон не признает такой возможности. Закон не верит, что вампир может подчинить себе другого вампира. Он защищает от власти вампира только людей.
— Ты хочешь сказать, что у этих вампиров нет выхода?
— Отсюда их отвезут в морг, прикуют к каталкам с освященными предметами — а может, хватит этих цепей, не знаю. Но их отвезут в морг, как-то привяжут и они будут ждать рассвета. Когда они впадут в дневной сон, мы их убьем. Всех.
— Закон не оговаривает, что мы должны ждать до рассвета, — сказал Олаф.
Я не могла скрыть гримасу отвращения.
— Никто не делает этого добровольно, когда они в сознании. Только если нет другого выхода.
— Если мы их отработаем как можно скорее, то можем выдвинуться на помощь Санчесу и другим практиционерам.
— Они выходили на связь, — сообщил Хупер.
— Что случилось? — спросила я.
— Дом оказался пуст. Все разгромлено, а Беринг — мы предполагаем, что это Беринг — найден убитым. Причем он уже довольно давно мертв.
— Значит, дохлый номер, извините за невольный каламбур.
— Я думал, они должны только экстрасенсорно разведать обстановку и ждать нас, — сказал Олаф.
— Они ничего в доме не ощутили, радировали нам и лейтенант разрешил. — Хупер обернулся ко мне: — Если окажется, что эти вампиры говорят правду, вы сможете задержать казнь?
— У нас есть некоторая свобода выбора в сроках исполнения ордера, — ответила я.
— Каннибал может прочесть их память.
— Ему придется экстрасенсорно открыть себя вампирам. Это совсем не то, что баловаться с мозгами людей.
— Не существенно, почему они сделали то, что сделали, — прозвучал низкий голос Олафа. — Согласно закону, они будут казнены независимо от причин.
— Нам полагается защищать всех граждан этого города. — Хупер показал на вампиров через плечо. — Насколько мне помнится, они таковыми считаются.
— Не знаю, что вам сказать, сержант. Их не примет ни одна тюрьма, а оставить их на несколько суток прикованных к освященным каталкам нельзя — это считается жестоким и необычным наказанием. Поэтому они должны быть казнены своевременно.
— Так что лучше их просто убить, чем оставить на каталках?
— Я вам цитирую закон, а не делюсь своим мнением. Я бы считала, что их стоит на время положить в гробы под крестами, чтобы и им было безопаснее, и под ногами не путались. Однако это тоже считается жестоким и необычным.
— Если бы они были людьми, не считалось бы.
— Если бы они были людьми, не говорили бы мы сейчас о том, чтобы положить их в ящик и задвинуть в дыру. Будь они людьми, нам не было бы разрешено их приковать к каталке, вынуть сердца и отрубить головы. Будь они людьми, не было бы у нас этой работы.
Он уставился на меня долгим пристальным взглядом, в котором читалось почти отвращение.
— Подождите здесь, я поговорю с лейтенантом.
— Закон есть закон, — заявил Олаф.
— Боюсь, что он прав, Хупер.
Сержант обернулся ко мне, игнорируя Олафа.
— Если бы была другая возможность, ты бы за нее схватилась?
— Зависит от того, что за возможность, но я бы рада была в такие моменты иметь законный выход, не требующий убийства.
— Это не убийство, — возразил Олаф.
Я развернулась к нему:
— Ты сам себе не веришь. Не будь это убийство, тебя бы оно так не радовало.
Он обратил ко мне темные пещеры глаз, и в глубине горел огонек злобы. Мне было наплевать. Я просто знала, что не хочу убивать ни Сару, ни Стива, ни Джеффри Хендерсона, ни девушку, которую Олаф заставил плакать. Но чтобы не дать Олафу быть с этими женщинами наедине, я их убью сама. Но не ночью, не тогда, когда они будут видеть, что их ждет, не тогда, когда они боятся.