Прежде всего я почувствовала вампира, но только вампира — он дышал в затылок Санчесу. Сопротивляться я не стала, думая, что это Витторио. Силу этого вампира я попробовала на вкус, как пробуют вино, держа его во рту, согревая, пока не почувствуешь букет ртом, носом, чувством. И если это он, я хотела, чтобы его запах остался со мной, потому что, быть может, я выслежу его по его собственной силе, если только чуть больше он мне ее даст.
— Что там? — спросил Санчес.
— Враг, — ответила я. Почувствовала, как он тоже пытается толкнуть эту силу. — Не помогай мне.
— Я умею.
— Не надо…
Но я не успела договорить — нас нашла другая сущность. Марми Нуар, Королева Всех Вампиров. Я знала, кто она, и все же не была готова к волне живой тьмы, которая накатила на нас обоих. Она затопила, вымыла тонкую энергию дневной силы Витторио, если та вообще здесь была. Затопила все вообще.
Я осталась стоять коленями на холодном камне, в пещере, освещенной факелами. Санчес стоял на коленях рядом со мной, так и не выпустив мою руку.
— Что это? — спросил он.
Я знала, что наши тела остались в том доме в Вегасе, но про разумы этого нельзя было сказать.
Что-то шевельнулось в тени между факелами. Она была окутана тьмой, и непонятно было, то ли это черный плащ, то ли она соткала себя из тьмы и лишь сверху эта тьма выглядит как одежда. Выступила на свет точеная ножка, сверкнул в лучах факелов мелкий жемчуг, перемежаемый блестящим черным гагатом. Я эти туфельки видела однажды — перед тем, как она чуть не материализовалась в Сент-Луисе.
Ее тело должно было находиться далеко наверху, в комнате, где она скрывается уже больше тысячи лет, но вот она. Это сон? Или она проснулась по-настоящему?
Она ответила сама:
— Мое тело спит, но я уже не скована плотью.
— Кто она? — спросил Санчес.
— Покажем ему, некромантка?
— Нет.
— Давай посмотрим, уцелеет ли его рассудок.
— НЕТ! — крикнула я и попыталась вытащить нас, но она распахнула руки, и плащ ее оказался тьмой, которая ширилась дальше и дальше, выше и выше, и наконец перед нами раскинулась полная чернота беззвездной ночи. Меня душил запах жасмина, забивая все иные ощущения.
— Анита, Анита, что с тобой? — Санчес сжимал мне руку.
Я не могла сказать ни слова, ни звука, не могла вздохнуть. Цеплялась за Санчеса, потому что больше не за что было, но царица ночи вливала себя мне в глотку. Когда-то я думала, что она меня так убить хочет, но теперь я слишком ясно видела ее мысли. Она не убить меня хотела, а подчинить, завладеть. Слишком долго лежало ее тело там, наверху, без применения, и его она не могла починить — ей нужно было новое. Нужна была я.
Вдруг в темноте возник свет — яркой раскаленной звездой. Свет пришел, как восход солнца, и она вскрикнула, отшатываясь и исчезая. Я очнулась в гостиной, в руках Санчеса и Эдуарда. И полно было крестов, горящих яркими звездами, у каждого в руках светился крест. А я пыталась вздохнуть. Эдуард перевернул меня, чтобы я могла откашляться на ковер, и из меня вылилось что-то слишком густое для воды, прозрачное. Оно пахло цветами.
Эдуард держал меня, пока меня не перестал трясти кашель, и я была так слаба, что не могла шевельнуться.
— Это был наш убийца? — спросил наконец Хупер. — Наш вампир?
— Это был вампир, — подтвердил Санчес, — но не думаю, что он здесь, в Вегасе.
Я кивнула, соглашаясь. И голос у меня был хриплый:
— К Вегасу она не имеет отношения.
— Эта Тьма хочет сожрать тебя, — сказал Санчес.
— Ага. Я не зря ставлю щиты, Санчес. Больше их не трогай.
— Извини, — сказал он. — Кто она?
Я мотнула головой:
— Кошмар.
— Блин.
— Санчес, докладывай, — велел Хупер.
— Маршал Блейк обладает серьезной силой, сержант. На столько серьезной, если заглянуть за щиты, что эти самые тигры, блин, могли бы ее назвать Энни Оукли, [2] если бы у них был такой титул.
— Что ты видел, Санчес? — спросил Хупер.
Он посмотрел на меня, и мы переглянулись понимающе.
— Кошмары, сержант. Она воюет с кошмарами, и они отбиваются.
— Что за бред? Что это значит?
Санчес мотнул головой, вцепился в руку сержанта, который помог ему встать.
— Это значит, что я хочу вылезти на солнце и ощутить его лицом. И что я никогда больше не захочу заставлять Блейк опустить щиты. Кстати, маршал, прошу прощения — я не собирался этого делать.
Я попыталась сесть. Это оказалось возможным, хотя рука Эдуарда, на которую можно было опереться, очень не помешала.
— Я могла бы сказать: «ничего страшного», но это не так. Ты чуть не подставил меня под удар, Санчес. Под серьезный удар.
— Я знаю, — ответил он. Санчес как-то коротко и неуместно рассмеялся. — Я видел то, что напало на тебя, Блейк. Лучше бы не видел. Как ты, блин, ночью спишь?
Эдуард помог мне встать, и я чуть не упала. Под вторую руку меня подхватил Олаф, и я стояла недостаточно уверенно, чтобы высвободить руку. Сейчас я не возражала против его помощи.
— Нормально сплю.
— Ну, тогда ты просто стальное чучело с железной волей.
Он направился к двери, но его так трясло, что Хупер велел другому бойцу ему помочь.
Когда Санчес вышел, Хупер обратился ко мне:
— Санчес — мужик крепкий. Что он такое видел, что его так потрясло?
— Лучше тебе не знать, — ответила я,
— Освященные предметы горели, как иллюминация на Четвертое июля. Что за вампир должен быть, чтобы так действовать с расстояния?
— Молись, чтобы не пришлось тебе этого узнать, сержант. — Я сделала глубокий вдох и отпустила обе руки. Когда Эдуард меня выпустил, Олаф последовал его примеру.
Хупер перевел взгляд с меня на Эдуарда:
— Ты знаешь, что это, Форрестер?
— Да, — ответил Эдуард.
— Что?
— Последний вампир, — ответил Эдуард.
— Что это значит?
— Она королева их всех, — сказала я, — и мощнее любого, кого я видела. Находится где-то в Европе. Молись, чтобы никогда не приехала в Америку.
— И все это она устроила из Европы? — усомнился Хупер.
Я посмотрела на него недобро:
— Да, устроила. Твой человек сорвал мои щиты — это было как сорвать с тебя бронежилет перед выстрелом в упор. Ты видел, что со мной было.