Чувствуя себя очень зрелой и мудрой, я вхожу в кухню, беру чайник и тут же ставлю на место. Но почему она так упорно молчит? Почему у нее завелись секреты от меня? Или мы не лучшие подруги? И потом, ведь она всегда твердила, что между нами не должно быть тайн!
Нет, я этого не вынесу!
Любопытство буквально пожирает меня. А ведь это мой единственный шанс узнать правду! Но как? Не могу же я ворваться в ее комнату! Или могу?!
И тут я задумываюсь. Предположим, я не видела портфель. Только сейчас случайно вошла в квартиру и, как обычно, сразу направилась к двери Лиззи и вошла, не постучав. Кто сможет обвинить меня в бестактности? Всякий может ошибиться!
Я выхожу из кухни, напряженно прислушиваюсь и быстренько топаю на цыпочках к входной двери.
Начнем сначала. Я вхожу в квартиру. Впервые за сегодняшнее утро.
— Привет, Лиззи! — окликаю я смущенно, словно под прицелом операторской камеры. Господи! Да где же она? Может… может, заглянуть в спальню?
Я неторопливо иду по коридору и едва слышно стучу в дверь. Тишина. Даже топот смолк. Я в приступе нерешительности долго смотрю на деревянную панель.
Неужели действительно отважусь?
Да. Иначе просто не смогу жить дальше.
Хватаюсь за ручку, открываю дверь… и ору сиреной.
Что это тут творится? Совершенно непонятная… невероятная сцена! Голая Лиззи. То есть они оба голые. И сплелись в самой странной позиции, какую только можно вообразить… Ее ноги в воздухе, его обвились вокруг ее бедер, оба красные как раки и пыхтят!!!
— П…п…простите, — заикаюсь я. — Б-боже, как мне жаль!
— Эмма, подожди! — кричит Лиззи, но я уже метнулась в свою комнату, хлопнула дверью и бросилась на кровать.
Сердце судорожно сжимается. И меня… меня тошнит! В жизни не была так шокирована! Ну зачем только я открыла эту дверь! Не нужно было лезть куда не просили!
Так Лиззи говорила правду! Они действительно занимались сексом! Но спрашивается, что это за такой непонятный, извращенный секс? Черт! Мне в голову не приходило! Мне…
На мое плечо ложится чья-то рука, и я издаю пронзительный визг.
— Эмма, успокойся, — уговаривает Лиззи. — Это я. Жан-Поль ушел.
Я не могу поднять голову. Не могу встретиться с ней глазами.
— Прости, Лиззи, — выдыхаю я, глядя в пол. — Прости. Я не хотела. Мне не следовало… твоя сексуальная жизнь — твое дело.
— Эмма, дурочка, мы не занимались сексом!
— Занимались! Я видела! На вас не было одежды!
— Была! Эмма, взгляни на меня.
— Нет! — кричу я в панике. — Не хочу я на тебя смотреть!
— Взгляни на меня.
Я неохотно поднимаю голову и бросаю взгляд на Лиззи, стоящую прямо передо мной.
Ой! Ой… нет, не ой. Все верно. На ней телесного цвета трико.
— В таком случае чем же вы занимались? — тоном обвинителя спрашиваю я. — И почему на тебе это?
— Мы танцевали, — стыдливо признается Лиззи.
— Что?!
— Танцевали, понятно? Именно это мы и делали!
— Танцевали? Но зачем?!
Ничего не понимаю. Лиззи и этот французик Жан-Поль танцуют в ее спальне?! Все словно во сне. В идиотском, бессмысленном сне.
— Я вступила в группу, — поясняет Лиззи чуть погодя.
— О Господи! Только не в секту… — чуть не плачу я.
— Нет, не в секту. Это просто… — Она кусает губы. — Просто несколько адвокатов… собрались и создали танцевальную группу.
— Танцевальную?
Ну и ну!
Я молчу. Молчу, поскольку теперь, опомнившись от потрясения, с ужасом понимаю, что вот-вот расхохочусь во все горло!
— И ты… ты записалась в группу танцующих адвокатов?
Лиззи кивает, я мгновенно рисую себе толпу дородных барристеров в париках и мантиях, выделывающих лихие па на паркете, и, не выдержав, фыркаю.
— Вот видишь! — восклицает Лиззи. — Поэтому я тебе и не сказала! Так и знала, что будешь смеяться!
— Прости, — говорю я. — Прости, пожалуйста. Я не смеюсь. Это и вправду здорово! — Но из горла нагло вырывается очередной истерический смешок. — Просто… не знаю. Видишь ли, сама мысль о танцующих адвокатах…
— Там не все адвокаты! — оправдывается она. — Пара банкиров, судья и… Эмма, перестань смеяться!
— Прости, — повторяю я беспомощно, — Лиззи, честное слово, я не над тобой.
Глубоко вздыхаю и пытаюсь стиснуть губы. Но все равно отчетливо вижу банкиров в пачках, с портфелями в руках, танцующих танец маленьких лебедей. И судью, летающего по сцене в развевающейся мантии.
— Ничего смешного! — обижается Лиззи. — Что плохого в том, что профессионалы-единомышленники стремятся выразить себя в танце?
— Ну, извини. — Я вытираю глаза и пытаюсь взять себя в руки. — Конечно, тут нет ничего плохого. Блестящая идея. Значит… вы готовитесь к концерту? Когда великое событие?
— Через три недели. Поэтому мы репетируем каждую свободную минуту.
— Три недели? — Мне уже не до смеха. — И ты молчала? Может, вообще не собиралась мне сказать?
— Я… я еще не решила, — признается она, водя мыском балетки по полу. — Стыдно было.
— Но чего тут стыдиться? — удивляюсь я. — Послушай, Лиззи, я не должна была смеяться. Вы просто молодцы. Гениально придумали! Я обязательно приду посмотреть. Сяду в первом ряду…
— Только не в первом. Будешь меня отвлекать.
— Тогда в середине. Или в последнем ряду. Где захочешь. — Я с любопытством смотрю на Лиззи. Словно вижу впервые. — Лиззи, я и предположить не могла, что ты умеешь танцевать.
— А я и не умею, — отмахивается она. — Я бездарь. Просто нужно же немного развлечься. Да, хочешь кофе?
Я плетусь за ней на кухню и уже там вижу ее вопросительно вскинутые брови.
— И ты еще имеешь нахальство обвинять меня в занятиях сексом? Интересно-интересно, а сама где была прошлой ночью? — ехидничает она.
— С Джеком, — признаюсь я с мечтательной улыбкой. — Занимались любовью. Всю ночь.
— Так я и знала!
— О Господи, Лиззи, я влюбилась без памяти!
— Влюбилась? — Она включает чайник. — Эмма, ты уверена? Ты ведь знаешь его всего ничего!
— Какая разница! Мы уже породнились душами. С ним нет нужды притворяться… или изображать из себя что-то такое… и секс изумительный… Словом, с Коннором у меня ничего подобного не было. Никогда. И я действительно ему интересна. Он расспрашивает меня обо всем на свете и просто ловит каждое мое слово. — Я с блаженной улыбкой раскидываю руки и бросаюсь на стул. — Знаешь, Лиззи, всю свою жизнь я чувствовала… нет, ощущала, что со мной обязательно случится что-то чудесное. Всегда… это знала. Всегда. И вот теперь оно пришло. Это чудесное.