– Минотавра рисуют то с головой человека, приставленной к бычьему телу, то с телом человека, но бычьими головой и хвостом.
– И то и другое крайне маловероятно, – проворчал себе под нос раданит.
Протис явно не услышал этой реплики.
– Минотавр, – продолжал он назидательным тоном школьного наставника, – был порождением королевы Крита, совокупившейся с быком. Она спряталась в чреве деревянного чучела коровы, и бык овладел ею.
Аврам громко хмыкнул, но увлекшийся рассказом моряк снова не обратил на это внимания.
– У людей ведь рождаются иногда самые странные на вид дети, – заявил он. – Наверняка все слышали и о младенцах с перепонками между пальцами рук и ног, как на лягушечьих лапах?
Я подумал, что лучше будет вмешаться, пока Протис не завязал спор с нашим драгоманом:
– Полагаю, мысль о существе с головой быка и человеческим туловищем не стоит отвергать так уж с порога. В бестиарии короля Карла имеется несколько диковинных животных, которые, вероятнее всего, являются плодами неестественного совокупления. Например, камелопард покрыт пятнистой шкурой, как леопард, а обликом похож на верблюда. Он вполне может быть порождением этих двух животных.
Наш маленький спор заинтересовал номенклатора. Он аккуратно положил на стол косточку абрикоса, взял у слуги салфетку и вытер губы.
– На представлениях с дикими зверями в Колизее, о которых я уже говорил, были и камелопарды.
– И что же они собой представляли? – полюбопытствовал я.
– Судя по всему, это были робкие и слабые создания. Двух таких доставили сюда из Африки – путешествие было долгим и трудным – и выпустили на арену. Они принялись метаться в панике, – стал рассказывать сановник. – Потом к ним пустили голодных львов… и толпу ждало сильное разочарование. Львы очень быстро повалили и убили камелопардов, а те даже не попытались защищаться.
– Если бы римлянам довелось увидеть белых медведей, вот тут-то они поразились бы! – важно заявил Протис. Должно быть, вино удалило ему в голову.
– А они видели их, – милостиво сообщил ему Павел. – Мне попалось описание одного представления на арене Колизея, когда в нее напустили воду и сделали несколько озер с островами, на которые пустили белых медведей и тюленей, и римляне смотрели, как медведи охотились на тюленей. Изумительно!
Тут мне пришла в голову новая мысль:
– Не осталось ли от предков каких-нибудь сведений о том, каким образом они содержали медведей взаперти живыми и здоровыми?
Номенклатор сразу сообразил, к чему я клоню:
– Завтра прикажу писцу как следует покопаться в архивах и поискать, не сохранилось ли там каких-нибудь записей об этом.
– Я буду вам глубоко признателен – эти сведения будут очень полезны Вало. Ему ведь еще придется думать о том, чтобы медведи не перегревались, когда мы летом отправимся в Багдад, – ответил я ему.
Разговор ненадолго прервался, и Павел, воспользовавшись возможностью, что-то прошептал своему слуге и вручил ему связку ключей. Тот вышел из комнаты и, вскоре вернувшись, положил на стол перед номенклатором маленький сверток материи, после чего вернул своему господину ключи.
Все мы, заинтригованные, смотрели, как хозяин дома, развернув материю, извлек из свертка тонкую бледно-коричневую палочку длиной в несколько дюймов.
– Что ты об этом скажешь? – спросил он, передавая мне эту вещицу.
Палочка оказалась очень легкой, почти невесомой, как будто ее долго и тщательно высушивали. Присмотревшись внимательнее, я понял, что это туго скрученная в спираль полоска коры.
– Понюхай, – посоветовал мне Павел.
Я поднес палочку к носу, потянул воздух, почувствовал тонкий, приятный, чуть маслянистый запах и через мгновение сообразил, что именно так пахло подслащенное молоко, которым нас угощали.
– Это из моей кухни, – пояснил сановник. – Очень дорогая вещь, поэтому повар держит ее под замком.
– И что же это такое? – спросил я, снова втягивая в себя приятный незнакомый запах.
– Полагаю, в бестиарии, о котором ты упоминал, имеется раздел, посвященный замечательным птицам, – сказал Павел, одновременно улыбаясь и подмигивая.
Я кивнул:
– Там, в частности, рассказано о кречетах. Те, которых мы везем, особые – белые.
– А какие-нибудь другие птицы там упомянуты? – спросил мой высокопоставленный собеседник.
– Насколько я помню, журавли, орлы и еще маленькие черно-белые птички, которые могут предсказывать смерть королей.
– А что-нибудь о птичьих гнездах там рассказывается?
– О гнезде феникса. Когда на него попадают солнечные лучи, оно занимается пламенем, и феникс сгорает в прах, из которого появляется птенец следующего феникса.
Номенклатор хохотнул:
– Значит, ты не заметил птицы, которая куда полезнее феникса. В противном случае ты не удивлялся бы прутику из ее гнезда.
Тут я, наконец, вспомнил еще одну интересную страницу бестиария:
– Ну, конечно же, коричная птица!
Павел улыбнулся:
– В отличие от феникса, коричные птицы существуют не в единичном экземпляре, хотя где именно они живут, точно неизвестно. Для постройки своих гнезд они собирают ветки определенных деревьев. Торговцы специями посылают слуг, и те кидают камни, пока не собьют гнездо на землю, после чего собирают прутья из этих гнезд, которые потом продаются на рынках благовоний.
Сановник обвел взглядом, одно за другим, лица всех сидевших за столом и добавил:
– Мы не можем отрицать того, о чем свидетельствуют наши собственные чувства – обоняние и вкус. Корица существует, и ее запах улучшает качество пищи. Если вы увидите в своем странствии живую коричную птицу или какое-нибудь еще из редких существ, описанных в бестиарии Карла, я хотел бы, чтобы вы рассказали мне об этом на обратном пути из Багдада. Это послужит более чем достойным воздаянием за любую помощь, которую я смогу оказать вам, пока вы находитесь в Риме.
Эти слова следовало понимать как деликатный намек на то, что наша трапеза окончена. Мы поднялись из-за стола, но, когда мои товарищи направились к выходу из комнаты, Павел отвел меня в сторону.
– Хочу сказать тебе кое-что еще, Зигвульф, – произнес он вполголоса. В тоне его не было слышно ни тени прежней веселости. – Судя по рассказу о путешествии, твое посольство уже столкнулось с более чем изрядным количеством трудностей и опасностей. Тебе знакомы пословицы Плавта?
Я покачал головой.
– Это был один из самых знаменитых старинных драматургов Рима. Именно Плавт написал: «Часто великие таланты скрыты в безвестности». – Лицо номенклатора дернулось в очередном приступе тика. – Но в безвестности скрываются не только великие таланты, но и умные враги.