– Когда-то здесь помещалось пятьдесят тысяч зрителей, – сообщил Павел, направляясь по полуразрушенной лестнице в очередное помещение. – В наши дни здесь лишь изредка устраивают представления – на этом самом месте. И смотрят их от силы несколько сотен человек.
Я промолчал, пытаясь уложить в голове, насколько сильно – в худшую сторону – Колизей отличался от того, что я представлял себе.
– В дни расцвета Колизея диких зверей держали под землей, – продолжал номенклатор. – Тут была устроена целая система из подъемных люков, разных блоков и других механизмов, благодаря которым животные появлялись на арене, словно по волшебству. Но все механизмы давно поломались или истлели. Ну, а ты сейчас увидишь стойла, которые здесь сохранились.
Мы подошли к тяжелым двустворчатым деревянным дверям, вделанным в высокую стену самой арены. Двери пребывали в очень хорошем состоянии, и на их металлических петлях даже виднелись капельки масла. Номенклатор остановился и выждал, пока один из его слуг, рысцой подбежавший к нам, отодвинул массивный засов и распахнул перед нами обе створки. Войдя внутрь, мы оказались в просторном вестибюле с высоким сводчатым потолком, чистыми белыми стенами и полом, выложенным тщательно подогнанной каменной плиткой.
– Здесь участники представлений дожидались своего выхода, – просветил меня Павел. – Ведь гладиаторские бои были отнюдь не единственным видом развлечений, которыми в Колизее забавляли публику. Здесь провозглашали государственные акты, устраивали пышные шествия, цирковые представления, показывали драмы, в которых разыгрывали легенды из жизни римских богов и богинь, в которых участвовали и наездники на лошадях. Разыгрывали даже морские сражения!
В противоположной входу стороне вестибюля начинался широкий коридор, от которого в обе стороны отходило несколько дверей. Павел подошел к первой из них, широким жестом распахнул ее передо мной и объявил:
– Здесь они держали своих кляч.
Я окинул взглядом просторный, хорошо оборудованный денник. Воздух и свет поступали через маленькое окошко, проделанное в задней стене выше человеческого роста. Имелись здесь и каменные ясли, и даже желоб в полу для стока мочи.
– Это стойло прекрасно подойдет для тура! – радостно воскликнул я.
– Алкуин уверяет меня, что это единственный на свете тур, которого держат в неволе. Я просто горю от нетерпения – так мне хочется увидеть его, – ответил мой спутник. – Здесь есть подходящие помещения для всех ваших зверей. Я прикажу своим людям расчистить место на арене, чтобы зверье можно было выпускать на прогулку, – он зашелся одышливым смехом, – хотя и не одновременно.
– Я непременно напишу Алкуину и сообщу ему о вашей доброте, – пообещал я.
Сановник чуть заметно пожал плечами:
– А для того, чтобы разместить людей, я подготовил один из тех домиков в нижней аркаде, которые мы видели по дороге сюда.
Мы вернулись на арену, где нас терпеливо поджидали слуги номенклатора. К ним присоединились еще двое мужчин, стоявших рядом с большим ящиком, по обе стороны которого торчали длинные ручки. Он показался мне похожим на высокую кровать с балдахином. Что поделать – я никогда прежде не видел носилок.
Номенклатор остановился и повернулся ко мне:
– Один из моих слуг проводит тебя к твоим спутникам. Если что-нибудь понадобится, сразу дай мне знать.
Он вошел в носилки и глубоко откинулся на сиденье. Носильщики взялись за ручки, выпрямились, и рябое лицо Павла оказалось на одном уровне с моим.
– Надеюсь, ты и твои спутники не откажетесь разделить со мной трапезу в моей официальной резиденции? – пригласил меня сановник. – Мне хотелось бы выслушать рассказ о вашем путешествии.
– Я буду очень рад, – ответил я.
– Если не сочтешь, что это слишком рано, я предложил бы завтрашний вечер. Я пришлю кого-нибудь, чтобы вас проводили. И хочу предупредить: старайтесь не ходить по Риму в одиночку, особенно в темное время суток. Не хотелось бы писать Алкуину письмо о том, что с тобой или твоими товарищами случилось что-то нехорошее.
По его команде носильщики тронулись с места. Я провожал глазами моего нового союзника, которого осторожно несли по лестнице, и думал о причинах, заставивших его проявлять такую заботу о моей безопасности.
* * *
На следующее утро – столь же серое и пасмурное, как и накануне, но, по крайней мере, без надоедливого дождя – мы ввезли наши повозки с клетками-лодками в город и направились к Колизею. Я тревожился о том, как нам перевести тура в его новую обитель, не подвергаясь при этом чрезмерной опасности, но Озрик очень кстати заметил, что один из ведущих с улицы арочных проходов заметно шире остальных, и указал мне на него. Проход был закрыт массивными воротами, которые, похоже, давно не открывались. Коридор за ними выводил ко вторым воротам, которые открывались прямо на арену. Мы не без усилий открыли сначала первые, а потом вторые ворота, задом наперед провезли через них клетку тура и открыли ее дверь. Освобожденный бык, сердито взревывая, пробежал по коридору, оказался на арене, сделал пару кругов по ней, мотая рогатой головой и высматривая врагов. В конце концов он вошел-таки в тот самый проход, который вел в помещение для артистов, и, с разгону пробежав вестибюль, оказался в том стойле, которое предназначалось для него изначально. Вало, следовавший за быком на почтительном расстоянии, закрыл и запер за ним дверь. Препроводить к новому месту жительства Моди и Мади ему было куда легче.
Дом, который предоставил нам номенклатор, находился на расстоянии броска камня от помещений, отведенных для животных. К тому времени, когда к нам явился слуга Павла, чтобы проводить нас на ужин, мы успели разместить там все оставшееся у нас имущество. Вало идти в гости не захотел: он вызвался остаться с животными, так что к номенклатору отправились со мною Озрик, Аврам и Протис. Провожатый повел нас от центра города, вверх по склону пологого холма в район, который произвел на меня впечатление полной разрухи. Среди руин старых домов копошились тощие куры. Запущенные сады частично были вырублены под небольшие виноградники, а то, что осталось, служило загонами для коз и коров. В нижних этажах зданий, давно лишившихся крыш, держали свиней и другую скотину. И среди всего этого запустения возвышался большой кирпичный дом с портиком, по всей видимости, некогда принадлежавший кому-то из знатных римлян.
Павел встретил нас в просторном вестибюле. Его темная священническая ряса резко контрастировала с яркими узорами мозаичного пола.
– За столом нас будет только пятеро, так что я велел дворецкому подать трапезу в одном из малых боковых покоев, – сообщил он нам.
Я представил ему своих спутников и сразу же поинтересовался, почему вокруг так много необитаемых жилищ.
– Население города быстро сокращается, – объяснил хозяин, направляясь в глубь своего дворца. – Нынче жители предпочитают селиться в центре, поближе к реке, но я никак не могу понять, что их туда тянет. Зимой низинные районы часто заливает наводнениями, и обитателям приходится спасаться на верхних этажах своих жилищ.