– Ну, по крайней мере, ты отдышался. Идти-то сможешь?
– Ковылять смогу. Внаклонку поначалу. Но через минуту-другую, думаю, уже сумею держаться как ни в чем не бывало. По крайней мере, пока мы здесь.
Кало помог Локку взобраться по лестнице обратно на третий этаж. Оставив друга следить за коридором, он опять спустился и осторожно поволок Конте вверх по ступеням. На самом деле телохранитель Сальвары весил не так уж и много.
Сконфуженный Локк, желая показать, что уже вполне оправился, вынул из-под плаща два мотка прочной веревки, сам связал Конте по рукам и ногам, заткнул ему рот сложенным вчетверо носовым платком, вытащил кинжалы у него из ножен и отдал Кало, который сунул их себе за пояс.
Дверь кабинета по-прежнему стояла распахнутой настежь, и из нее в коридор лился мягкий теплый свет. Дверь же спальни оставалась плотно закрытой.
– Да пошлют вам боги сегодня больше страсти и выносливости, чем обычно, сударь и сударыня, – прошептал Локк. – Вашим домашним ворам нужно немножко передохнуть, прежде чем продолжить свои дела, намеченные на вечер.
Когда Кало подхватил Конте под мышки и потащил, Локк наклонился и взял телохранителя за ноги, даром что кривился от боли. Стараясь производить возможно меньше шума, они черепашьим шагом вернулись в другой конец коридора и положили спящего Конте на пол за углом, рядом с лестницей в лабораторию.
Когда несколькими минутами позже они наконец вошли в кабинет дона Сальвары, Локк с облегченным вздохом плюхнулся в глубокое кожаное кресло, а Кало встал у двери. Из спальни напротив снова донесся приглушенный смех.
– Возможно, ждать придется долго, – заметил Кало.
– Боги к нам милостивы. – Локк взглянул на застекленный питейный шкаф – коллекция бутылок, там представленная, была даже более внушительной, чем на прогулочной барке дона Сальвары. – Я бы налил нам по глоточку-другому-третьему, да боюсь, подобная развязность нашим персонажам несвойственна.
Они прождали десять минут, пятнадцать, двадцать… Локк дышал глубоко и ровно, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль, отдававшуюся во всем теле. Однако, когда в замке двери напротив проскрежетал ключ, Локк быстро вскочил на ноги, расправил плечи и сделал вид, будто вовсе не ощущает свои яйца подобием глиняных плошек, упавших на булыжную мостовую с огромной высоты и разбившихся вдребезги. Он снова натянул на лицо черный шейный платок и волевым усилием вызвал в себе волну властного высокомерия, которое тотчас проступило во всем его облике.
Как сказал однажды отец Цеппи, даже самый искусный грим не преображает внешность сильнее, чем внутреннее перевоплощение.
Кало поцеловал тыльную сторону своей ладони через платок-маску и подмигнул товарищу.
В кабинет, насвистывая, вошел дон Лоренцо Сальвара, в домашней одежде и без оружия.
– Закройте дверь, сударь, – произнес Локк холодным повелительным тоном, не допускающим возражений. – Присаживайтесь, сударь, и не трудитесь звать слугу. Он сейчас… гм… обездвижен.
Через час после полуночи двое мужчин покинули Альсегранте по Арке Древних. Были они в черных плащах, при черных лошадях. Один неторопливо ехал верхом, другой шел странной походкой враскорячку, ведя лошадь под уздцы.
– Просто невероятно! – воскликнул Кало. – Все и впрямь вышло в точности, как ты планировал. Жаль, никому не похвастаешься. Самое крупное наше дело – а нам потребовалось просто-напросто сообщить жертве, что мы ее обманываем!
– И получить по яйцам, – пробормотал Локк.
– Да, сочувствую. Лютый мужик этот Конте, что и говорить Ладно, утешься мыслью, что он будет чувствовать себя не лучше, когда очнется.
– Тоже мне, утешение. Если бы подобные мысли могли притуплять боль, никому никогда не взбрело бы на ум давить виноград.
– Клянусь Многохитрым стражем, я сроду не слышал, чтобы состоятельный человек столько ныл и жаловался! Выше нос, дружище! Ты ж у нас самый богатый и самый умный на свете, верно?
– Ага. И богатый, и умный, и хожу смешно.
Двое воров двинулись на юг через Двусеребряный парк, на окраине которого они сначала оставили в укромном месте своих лошадей, а немногим позже избавились от приметных черных нарядов, после чего, уже в одежде простых рабочих, направились в Храмовый квартал. Они дружелюбно кивали встречным патрульным стражникам, расхаживавшим в тумане с фонарями на длинных копьях, и ни один из них ни разу не взглянул вверх.
На всем обратном пути за ними следовала крылатая тень, бесшумная, как дыхание младенца. Быстрая и легкая, она перелетала с крыши на крышу, ни на шаг от них не отставая. Когда Локк с Кало наконец добрались до Храмового квартала, загадочная тень взмахнула крыльями и стала подниматься в темноту по широкой медленной спирали. Вскоре она вознеслась над пеленой каморрского тумана и затерялась в серой дымке низких облаков.
Первое знакомство с веррарским зеркальным вином имело для истощенного мальчишки даже более тяжелые последствия, чем ожидал Цеппи. Почти весь следующий день Локк ворочался и метался на своем тюфяке; голова у него гудела, и даже самый слабый свет нестерпимо резал глаза.
– У меня лихорадка, – глухо простонал он в мокрую от пота подушку.
– У тебя похмелье. – Цеппи взъерошил Локку волосы и похлопал по спине. – Моя вина на самом деле. Братья Санца пьют как лошадь. Зря я позволил тебе брать с них пример в первый же вечер. Сегодня работать не будешь, отлеживайся.
– Что, от выпивки всегда так плохо? Даже когда протрезвеешь?
– Жестокая шутка, правда? Боги за все удовольствия требуют платы. Если только ты не пьешь аустерсалинский бренди, конечно.
– Астрослинский?
– Аустерсалинский. Из Эмберлена. Одно из многочисленных достоинств этого бренди состоит в том, что от него не бывает похмелья. Оч-чень дорогой напиток.
До самого вечера Локк провалялся в муторном полусне, а к часу Лжесвета обнаружил, что снова может ходить, хотя у него по-прежнему оставалось ощущение, будто мозг пытается подкопаться под затылочную кость и сбежать из черепа. Отменять визит к капе Барсави священник не собирался («Нарушать договоренности о встречах с капой осмеливаются лишь обитатели стеклянных башен, чьи профили чеканят на монетах, и даже они еще хорошенько подумают»), однако он согласился предоставить Локку более или менее удобное средство передвижения.
Оказывается, за храмом Переландро находился маленький вонючий хлев, где жил Усмиренный козел.
– Имени у него нет, – сказал Цеппи, усаживая мальчика на спину животного. – Что толку давать скотине имя, если она все равно не будет на него откликаться?
В отличие от большинства детей, Локк никогда не испытывал безотчетного отвращения к Усмиренным. В своей жизни он видал вещи и пострашнее, чем пустой взгляд кротких белоглазых животных.