Мы с Сэм познакомились на вечеринке в квартире на Нюторгсгатан. Я только приступил к работе под начальством Левина в Городской полиции и пошел на эту встречу, только чтобы снова увидеть старых друзей, с которыми потерял связь. Это было необходимо, хоть я чувствовал некоторую бессмысленность происходящего. Сэм была там по той же причине. Лето окрасило ее кожу загаром, а отдельные пряди волос были высветлены. Массивная графитовая заколка держала на затылке небрежный конский хвост, и из него свободно выбивались волнистые локоны. На плечах виднелись татуировки с черными, пронзительно-голубыми и серо-стальными линиями. Она одиноко стояла с напитком молочного цвета в руках, а ее взгляд выдавал смертельную скуку и желание сбежать восвояси.
Чуть позднее Сэм подошла ко мне на кухне, где я смешивал для себя коктейль, и мы начали болтать – алкоголь все-таки возымел на нее положительный эффект. Она раскрылась как удивительно легкий собеседник. Могла внимательно и сосредоточенно слушать, но одновременно с этим не занимала пассивную и отстраненную позицию в разговоре. И поныне Сэм – мой самый лучший товарищ. Она всегда умела видеть во мне только лучшее.
К несчастью, и худшее тоже.
– У меня тату-студия, – сказала она. – На Коксгатан.
– Коксгатан, – повторил я и допил свой коктейль.
– Мне нужно сейчас туда.
– Сейчас? Тебе сейчас нужно на работу?
Было далеко за полночь.
– Я забыла там ключи от дома, – пробормотала она. – У меня ключи от работы и от дома на разных связках.
– Как… непрактично.
Я тоже бормотал, совершенно непроизвольно.
В ту ночь у нас случился секс в студии, на ее большом, коричневом диване для ожидающих клиентов. Брюки были спущены до лодыжек, одной рукой я держал ее за грудь, а второй крепко обнимал за бедра. Мое лицо в ее волосах, запах спрея для волос и татуировочной краски, ее ногти на моей коже, ощущения давно забытых чувств…
Спустя две недели мы стали встречаться. Вопрос задала Сэм, и я рассмеялся этому детскому и наивному подтверждению. Скоро мы делили все поровну, за исключением квартиры. Мы редко когда проводили ночи друг без друга. Чаще оставались дома и смотрели фильмы или ужасные сериалы. Выходили и обедали, ходили в кино, долго гуляли вдоль набережной Сёдер Мэларстранд. Занимались любовью утром, в обед и вечером. В кровати, в душе, на полу, на кухонном столе, в студии Сэм, в туалете кинотеатра «Сергельбиограф», в лифте Катаринахиссен [13] , посреди ночи у колючей проволоки вдоль шоссе Монтелиусвэген, одновременно обозревая весь Стокгольм под нами. Спустя несколько месяцев мы поменяли ключи, и я въехал в ее квартиру в Сёдермальме, а свою на Чапмансагатан сдал в аренду.
Сэм узнала, что я полицейский, спустя неделю после нашего знакомства. Я боялся ей говорить, думая, что она тут же сбежит. На самом деле, по ее версии, она с самого начала подозревала это. Я должен был это почувствовать. Я же утверждал, что я продавец, и ничего лучше не придумал. Потом это казалось просто смешным.
Сэм обитала на пограничье с низшими слоями общества. Опасные мужчины ценят отличные татуировки, а у Сэм это ловко получалось. Мастер тату в этом мире ценился как хороший парикмахер, и благодаря профессии она знала все о своих клиентах. Сэм не имела ничего против этих людей, но сама держалась несколько поодаль. У нас у обоих были свои границы, и я думаю, это стало одной из причин, почему нас притянуло друг к другу.
А потом она забеременела. Сначала мы сомневались, но потом решили оставить ребенка. Купили кольца, но не для помолвки, а для обеспечения нашему ребенку достойного будущего. Так начались самые счастливые семь месяцев в моей жизни. Мы ждали мальчика и решили назвать его Виктором, в честь дедушки Сэм.
Как-то вечером мы возвращались на машине с одной тусовки. Сэм была за рулем, а я рядом, из радио доносилось «If i had a chance i´d ask the world to dance» [14] . Была зима, и в машине впереди нас в крови шофера было такое количество промилле, что он, по идее, должен был быть без сознания.
А потом случилось то, что заставило Сэм резко вдохнуть и выкрутить руль. Я до сих пор не помню, что это было такое. Дорога была скользкая и вся в ледяных наносах. Мир перевернулся вместе с нашей машиной. Наступила чернота, а потом я открыл глаза и увидел ясное звездное небо. Я лежал на носилках, а голова взрывалась. Каждый вздох отдавался болью в верхней части тела, как будто туда вонзали иголки. Я сломал четыре ребра. В следующий раз я проснулся от яркого белого света в больнице Сёдершукхюс. Я спросил о Сэм, и мне ответили, что она еще в операционной. Ее жизнь была в безопасности, врачи пытались спасти Виктора.
Но у них не получилось. Сэм потеряла слишком много крови, а Виктор получил множественные внутренние кровотечения. Это я выяснил, пока Сэм еще лежала под наблюдением. Я помню, каким резким казался тогда свет, комната – холодной, и как на столе рядом со мною стоял маленький шведский сине-желтый флаг на деревянной палочке.
Водителя машины, потерявшей управление впереди нас, осудили за грубое нарушение правил дорожного движения, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью. Он получил шесть месяцев условно. Я никому об этом не рассказывал, но годом позже я нашел его квартиру и, когда он открыл дверь, ударил его кастетом. Он не сопротивлялся.
Со смертью Виктора в наших отношениях появилась серьезная трещина. Мы продержались еще год. Все ухудшалось, мы дергались как на иголках и стали ссориться. Слово за слово, летящие друг в друга фарфоровые тарелки, спина к спине в кровати. Бурное выяснение отношений по поводу и без оного. Мы старались наладить отношения с помощью секса, но только усугубили ситуацию.
Сэм всегда была моим прибежищем, первым человеком, к которому можно было обратиться в нужде, и она знала все темные уголки моей души. И я чувствовал ее. Я знал, как она боится темноты. В ее тату-студии висели постеры к фильмам «Бойцовский клуб», «Крестный отец» и «Дилер» [15] , но самый любимый – «В джазе только девушки». Я знал, что на внутренней стороне ее бедра – татуировка в виде двух голубей, так высоко, что одно из крыльев касается ее промежности. Я знал, что отец Сэм избивал ее мать.
Чтобы не думать о Викторе, мы оба ушли с головой в работу. То, что раньше мы жили довольно уединенно и обособленно от остальных, создавало теперь дополнительные проблемы. Сэм принадлежала к низшим слоям общества и многое слышала. Когда поползли слухи, что она живет с полицейским, контингент ее клиентов ухудшился, и ей стали угрожать. Сэм принимала невозмутимый вид, но я знал, как она дергалась. Я тоже нервничал, воспринимая все как мою вину.