– Ты ему про это рассказал?

– Назвал только первую причину. Не вторую.

– И как он отреагировал?

– Никак. Он ничего не сказал. Мне было пора идти, и я протянул ему свою визитку и попросил позвонить, когда он определится. Но он так и не позвонил.

Пожилая пара прогуливается по другой стороне улицы, и Левин следит за ними взглядом. Они выглядят уставшими, но преданными друг другу и счастливыми.

– Годом позже, – продолжил он, – его имя мелькнуло в расследовании. Неудачная попытка ограбления. Преступники были в масках, и мы не могли установить их личности. Но, конечно, у нас были подозреваемые, и мы установили за ними слежку. Один из парней как-то раз оказался в компании с неизвестным нам человеком. По фотографии я понял, что он очень похож на Йона Гримберга. Но подозрение растаяло в воздухе, как сигаретный дым. Мы допросили Йона, но это не дало никаких результатов. Его отпустили, и после этого случая я не слышал о нем ничего до того момента, пока Алиса не упомянула, что ты его ищешь.

– Он сменил имя и фамилию, – говорю я. – Он уже десять лет как в базе неустановленных личностей.

– Хмм, – бормочет Левин.

– Я гляжу, ты не особо удивлен.

– Нет, – отвечает он. – Такое случается с некоторыми людьми, как будто они начинают исчезать прямо на глазах. Как будто они вечно играют какую-то роль, носят маску – не только перед другими, но и для самих себя. С человеком без определенной личности что-то происходит. Без сомнения, это опасно, но тот, кто кардинально меняет себя, часто поступает так с целью обезопасить себя от чего-то еще более опасного. Что конкретно случилось с Йоном Гримбергом, мне трудно сказать, об этом ты наверняка знаешь больше. В лицедействе нет ничего особенного – это просто вопрос тренировок и умений, и большинство людей в состоянии этому научиться. Для нас с тобой это даже является частью работы. Но в отличие от нас, от полиции, которая иногда выдает себя за других, или от случайного мошенника, который предъявляет липовую идентификационную карту и может вернуться к своему обычному «я» позже, у Йона Гримберга нет такой возможности, – да он ее и не хочет. Меня раздражает эта пустота, в которой можно раствориться. Оглядываясь назад, хочется сказать, что я был прав тогда, но я этого не знаю. Это была не более чем догадка, попытка предсказать его дальнейший жизненный путь. И в то самое мгновение, когда мы с ним вели разговор, он как будто начал таять в воздухе. Его лицо и взгляд ничего не выражали, это были просто чужое лицо и чужой взгляд, не более фальшивые или настоящие, чем другие. – Левин затихает и на секунду присаживается на ступеньку, потом трясет головой, встает и чистит свои брюки ладонью. – Извини за этот вздор, Лео, – говорит он, донельзя смущенный. – Я старею.

– Ты видел что-то такое в ящике в кабинете Вестина, что могло бы нам подсказать, за кого он себя сейчас выдает?

Чарльз качает головой.

– Не уверен, память может меня подвести, Лео. Сомневаюсь.

– Никаких имен или инициалов, совсем ничего?

– Ничего. Насколько я помню. – Он откашливается. – Я помню его манеру говорить.

– Манеру говорить?

– Помню, что он формулировал мысли очень четко. Необычно для подростков из пригорода. – Левин сверкает глазами. – Да, точно. Еще одна вещь, но, возможно, она не имеет отношения к Йону Гримбергу. Я упоминал неудачное ограбление банка, благодаря которому всплыло его имя…

– Да?

– Следователи подозревали, что оно было связано с наркотиками, широко распространенными в этом городе. Предполагалось, что причиной ограбления стала пропажа пары килограммов героина у людей, которые должны были заплатить долги своим поставщикам. Они были в отчаянии, что, в принципе, не так уж и странно. А когда отчаявшиеся люди остро нуждаются в деньгах, то часто все заканчивается преступлением. Героин позже нашли в доме у женщины, которую, как я помню, звали Аня. Она не блистала красотой, но у нее была должная хватка, а также она имела контакт с одним из тех, кто был осужден за ограбление. Через их связь мы и вышли на нее. Каким-то образом ей удалось сохранить часть партии для себя, а остальное – продать, и тем самым продвинуться по криминальной карьерной лестнице. Ее схватили по обвинению в торговле наркотиками и приговорили к – не помню точно – двум или трем годам в тюрьме «Хинсан».

– Когда это случилось? Ты упоминал – годом позже…

– О, – говорит Левин, – должно быть, в две тысячи втором или две тысячи третьем, точно не помню. Как бы то ни было, следователи строили догадки, что был кто-то еще, возможно, еще один соучастник в этом деле, который поддерживал ее и был выходцем из того же подпольного мира. У Ани никого больше не было, родители умерли, а своей семьи она не создала. И когда они проверили ее телефон, то нашли номер, который не смогли отследить.

– Думаешь, это был он?

– Точно. В телефонном списке контактов Ани значились инициалы ЙГ. Это мог быть кто угодно, и мужчина и женщина. Йохан Гранберг, Йуно Гомез, Йаннике Гретчен. Но у меня было ощущение, что это Гримберг.

– Что заставило тебя так думать?

– Мне сложно ответить. Может, интуиция.

– И где Аня сейчас?

– На кладбище Скугсчюркогорден. – Чарльз опускает глаза. – Она повесилась в своей камере в тюрьме «Хинсан». В газетах писали об этом.

– Я не читал газет до своего тридцатилетия.

В ответ на такое заявление Левин смеется. Смотрит на меня.

– Тебе надо все рассказать Габриэлю.

– Бирку?

– Да.

– Возможно.

– Лео. – Левин принимает серьезный вид. – Тебе угрожает опасность. И даже с нескольких сторон.

– Возможно.

Чарльз поднимает глаза и изучает рекламную афишу на стене дома «БЕСПОКОИШЬСЯ, ЧЕМ ЗАНЯТА ТВОЯ СОБАКА СЕЙЧАС? ПРОСЛЕДИ ЗА НЕЮ С ПОМОЩЬЮ МОБИЛЬНОГО!»

– Проследи, – задумчиво протягивает Левин. – Ничего удивительного, что люди хотят исчезнуть. Ничего удивительного, что люди в нашем обществе ненавидят и не доверяют полиции. Десять или двадцать тысяч полицейских – не важно. Эта работа – неправильная, и время – неправильное. В неправильной системе, в неправильном месте. – Тяжело дыша, он тихо говорит: – Итак, его сестра умерла совсем молодой… Вы ведь с нею общались?

– Да. Она умерла из-за меня.

– Действительно? – спрашивает Левин, не слишком сильно тронутый этими словами. Его интересует лишь профессиональная сторона дела.

XIX

Незадолго до конца лета на одном из подъездов Салема появилась сделанная черной краской надпись «ДОЛБАНЫЕ ЧУРКИ ВАЛИТЕ ДОМОЙ». Текст был написан кривыми, неровными прописными буквами, а поверх надписи нарисована свастика. Буквально на следующий день неподалеку от гимназии Рённинге был жестоко избит известный скинхед. Ни один из нападавших не был шведом. Я знал об этом, потому что информация распространялась быстро. Об этом нападении даже рассказывали в новостях, но недолго. Никто не говорил о том, что избитый скинхед был причастен к появлению надписи, да это и не имело большого значения. Через три дня по лицу получил другой парень. Его звали Микаэль Перссон, он родился в Швеции, но его отец был из Египта. А еще несколько дней спустя был избит другой бритоголовый, неподалеку от водонапорной башни Салема. Парень был выбрит налысо, одет в джинсовую куртку и военные брюки. Он был членом молодежного отделения «Левой партии» и к тому же состоял в нескольких антифашистских организациях. Однако преступники этого не знали. Они думали, что избивают нациста, судя только по внешнему виду.