Все эти события привнесли оживление в последние дни лета, но меня они мало волновали. Мы с Юлией расстались после того дня, когда Грим неожиданно вернулся домой. Мы ничего не обсуждали, не принимали никакого решения. Разрыв отношений словно произошел сам по себе, невысказанный, но то, что это конец, не вызывало никаких сомнений.
Я старался избегать общения с Гримом. Стоило только подумать о друге, как на ум сразу приходила Юлия. Воспоминания о ней причиняли мне боль. Я никогда раньше не переживал подобных страданий и четыре дня ни с кем не разговаривал, даже с родителями. Они начали волноваться и пригласили домой моего брата, но от этого стало только хуже. На пятый день стало понятно, что одному мне с этим не справиться. Мне нужен был кто-то, и единственным, к кому я мог обратиться, был Грим. Ему я не мог ничего рассказать, но, по крайней мере, мой друг мог бы меня отвлечь. Когда Йон ответил на мой звонок, мне показалось, что он чем-то расстроен.
– Я пытался дозвониться до тебя, – сказал он. – Почему ты не отвечал? Что-то случилось?
– Прости. Ничего не случилось. Я болел.
– Болел?
– Какая-то простуда, ничего серьезного. Но сегодня первый день, когда у меня нет температуры. Увидимся?
Грим заметил, что со мной творится неладное, я знал это. Мне не нужно было от него ничего особенного, только его присутствие. Чтобы не быть одному. Он понимал это. Мы проводили много времени в запущенных парках или на забытых скамейках. Я читал или слушал музыку, а Грим занимался своими идентификационными картами. Он постоянно тренировался, но после колонии его отец стал контролировать то, чем он занимался у себя в комнате, поэтому моему другу приходилось практиковаться в другом месте. Несколько раз мы сидели у меня дома, и какое-то время мой письменный стол был больше столом Грима, нежели моим. Так длилось до тех пор, пока отец это не заметил и не поинтересовался, чем мы занимаемся. Мы воспользовались нашими поддельными удостоверениями личности и однажды в среду прошли в клуб в Сёдермальме. Там мы напились, и когда бармен не обращал на нас внимания, посмеивались над теми, кого внутрь не пустили.
Мне было интересно, как поживает Юлия. Переживала ли она хоть сколько-нибудь по этому поводу. Спустя какое-то время я убедил сам себя, что наш разрыв дался ей легко. Но моя дружба с Гримом была спасена. Все, что ни делается – к лучшему, наверное… Мне пришли на память слова Юлии о том, что если бы она могла путешествовать во времени, то отправилась бы в будущее, чтобы увидеть к чему все приведет в конце концов. Сейчас я начинал понимать, что она имела в виду. Чувство неопределенности после потери, причем напрасной, было ужасно.
Однажды в моей комнате было открыто окно. У кого-то по соседству тоже было распахнуто окно, потому что я слышал, как из колонки надрывается солист N.W.A [22] : «Я хочу праздновать! Я просто хочу праздновать!» Я подошел к окну и ощутил тепло солнечных лучей. Внизу прогуливалась Юлия с подругой, блондинкой по имени Белла. Я встречал ее пару раз летом, вместе с Юлией. Девушки над чем-то смеялись, и Юлия выглядела счастливой.
Я попытался подумать, что у меня же есть Грим, но единственное, что я чувствовал, так это то, что я потерял ее.
Что-то внутри меня начинало закипать.
Именно тогда, в один из последних дней лета, я узнал, что в Салем вернулся Тим.
Тим Нордин был на год младше меня. Когда я увидел его в первый раз, тот сидел на детской площадке на окраине Салема. Мне тогда было тринадцать, и я почти плакал от злости. Вскоре злость переросла в стыд, и я не хотел идти домой. От Влада и Фреда мне досталось гораздо сильнее, чем обычно. Это был один из тех случаев, когда я попытался дать сдачи, а закончилось все тем, что один из них ударил меня коленом в живот. Это унижение от неудавшейся попытки что-то сделать было хуже, чем полное бездействие. Меня переполняло чувство безнадежности. Эта драка была подтверждением того, что я слабее. Когда я не оказывал сопротивления, то представлял, что мог дать сдачи в любой момент, какой бы наивной эта мысль ни была.
Я ушел подальше от места избиения и, после того как отдышался, стал бесцельно бродить по округе. Когда мне на глаза попался Тим, внутри у меня все горело. Что-то хотело вырваться из меня наружу, необходимость побороть бессилие, недостаток уверенности в себе.
Тим не слышал, как я подошел. Это был худенький, маленький мальчик в кепке козырьком назад и одежде слишком большого размера, надетой специально, чтобы он казался сильнее, чем был на самом деле.
– Здорово, – сказал я, стоя в паре шагов от него.
Он не ответил.
– Здорово.
Тим все еще не смотрел на меня. Во мне закипела злость. Осмотревшись вокруг, я увидел, что вокруг никого не было, и, сделав последний шаг, ударом сбил с него кепку. Тим вздрогнул и вынул наушники.
– Почему ты не отвечаешь, когда с тобой разговаривают?
– Извини, – ответил он и показал на наушники, – я не слышал.
Он был напуган. Это было видно по его глазам темно-карего цвета. Круглые глаза выглядели чрезмерно большими на маленьком лице с острым подбородком и тонкими губами.
У меня мелькнула мысль, что он и правда меня боится.
– Что ты тут делаешь? – спросил я.
– Ничего, – ответил он.
– Чем ты тут занимаешься?
Тим поднялся.
– Моя кепка…
Я улыбнулся.
– Это не твоя кепка.
– Мне ее подарила… – начал было он, но не закончил предложение.
– Мамочка? – издевался я. – Тебе ее подарила мамочка?
Он молча смотрел на меня.
– Отвечай! – закричал я.
Тим молча кивнул и опустил глаза. Я поднял кепку, смял ее и засунул в задний карман джинсов. На скамейке рядом с Тимом лежала ярко-желтая кожура. Стоя рядом с ним, можно было почувствовать запах мандарина или апельсина от его пальцев.
– Кепочка, – сказал я. – Сиреневая. Ты голубой, что ли?
– Что?
– Я спросил – ты голубой? Плохо слышишь?
Он отрицательно покачал головой.
– Ты чего головой трясешь?
– Я хорошо слышу, – тихо произнес Тим.
– Отвечай тогда. Ты – голубой или нет?
Он снова начал трясти головой.
– Что? – спросил я и наклонился вперед. – Говори громче.
– Мне двенадцать, – прошептал он. – Я не знаю, какой я.
Я рассмеялся ему в лицо.
Я не ударил его тогда. Это случится в другой раз. На обратном пути, проходя мимо стройки, я закинул сиреневую кепку в открытый контейнер, проследив, чтобы она оказалась в самом низу. Тиму ни за что ее не достать, даже если он ее увидит.