Все это произвело на меня весьма тягостное впечатление.
– Говорили, что в Шропшире, в глухих местах, жили знахарки. Они могли помочь крестьянской девушке, брошенной возлюбленным, вернуть его или справиться с другими таинственными проблемами. Они… делали подпольные аборты?
– Вероятно – если не были обманщицами. И проблемы, и методы стары как мир. Некоторые повитухи работают честно. Другие только вымогают деньги у тех, кто к ним обращается. Если ты просмотришь эти газетные столбцы, Нелл, то увидишь сообщения об арестах многих мужчин в связи с делами о незаконнорожденных.
– Но это же несправедливо! Годфри не виноват, что его родила мать, которая была не замужем – по крайней мере, за его отцом.
Ирен улыбнулась:
– Полиция арестует не самих незаконнорожденных, а тех мужчин, от которых забеременели незамужние женщины. Хотя ты права. Детей незамужних дам общество осуждает не меньше, чем их матерей.
– Значит, мадам Рестелл…
– Была героиней для многих несчастных, отчаявшихся женщин. Когда я еще жила здесь, ходили слухи, что она, хоть и дерет втридорога с дочерей или жен из богатых семей, которых спасает от бесчестья, с бедных женщин берет гораздо меньше.
– Итак, она была порочной или о ней просто неверно судили?
– Это всегда большой вопрос, Нелл.
– А что думаешь ты?
– Сама не знаю. Незамужней матери негде укрыться, она не может защитить себя и своего ребенка от позора и осуждения. Она считается воплощением греха, а ее ребенок – парией. Что же можно сделать, чтобы избежать такой участи?
Я не находила ответа. Когда мой отец проповедовал в церкви, он никогда не касался таких скандальных тем. Что касается его личного мнения о подобных вопросах (о существовании которых я прежде даже не задумывалась), то у меня такое в голове не укладывалось.
Я только знала наверняка, что ни Ирен, ни Годфри не заслуживают, чтобы их осуждали за действия родителей. Меня возмущало, что расплачиваться за все должны невинные младенцы.
И мне отчаянно не хотелось, чтобы мои дорогие друзья были выставлены на публичное обозрение за грехи своих родителей.
– Нам обязательно посвящать в это дело Пинк? – спросила я.
– Обязательно, – мрачно ответила Ирен. – Ведь у нее ключи от прошлого: доступ к архивам редакции. Именно в прошлом берут начало нынешние убийства. Ради этого я готова поставить на карту свое доброе имя.
В ее голосе прозвучали саркастические нотки, и пренебрежительное отношение Ирен к себе расстроило меня. Она заработала доброе имя всеми своими делами, а также разнообразными талантами. Неужели все это пойдет прахом из-за обстоятельств ее рождения? В Англии и Франции – да. А в Америке? Я от всей души надеялась, что это не так.
ЛЕДИ В БЕДЕ
Опытный врач предлагает проверенное французское средство, безопасное для здоровья. Услуги сиделок в любое время.
Объявление (1851)
– Мадам Рестелл, – задумчиво произнесла Пинк, открывая папку, лежавшую у нее на коленях. Журналистка появилась у нас в тот же день после полудня. Вид у нее был весьма самодовольный. Еще бы! Ведь ее снова пригласили принять участие в нашем расследовании после стычки в «Дельмонико».
Между прочим, нахалка переняла у меня не только папку, которой пользуются художники, но и клетчатое платье-пальто. Оно придает женщине деловой вид, свидетельствуя о том, что она не кокетка.
– Она действительно была такой безнравственной? – осведомилась Ирен. – Или ей просто не повезло?
– О, я так тебе благодарна, что ты обратила на нее мое внимание! – сказала Пинк. – Я родилась слишком поздно, так что не застала мадам Рестелл и скандала вокруг ее имени. Если хотите знать мое мнение, это американская Лукреция Борджиа, причем весьма деловая. Редкая предприимчивость! Правда, я не совсем понимаю ее мотивы.
– Возможно, она верила в то, что делает, – предположила Ирен. – Например, Аллан Пинкертон был религиозным сектантом в Шотландии, прежде чем эмигрировал в Соединенные Штаты. Однаком мыслил он прогрессивно. Наверное, поэтому он воевал со своими сотрудниками мужского пола за введение в агентстве женского отдела. В конечном итоге они выиграли, поскольку пережили его, но я думаю, что в будущем его взгляды победят. Возможно, все мы доживем и увидим это.
– Если бы только я родилась на двадцать лет раньше! – воскликнула Пинк. – Я могла бы поехать на Запад и делала бы репортажи о войнах с индейцами. Или… Ну, не знаю! Эта мадам Рестелл просто заворожила меня. А почему ты ею так заинтересовалась? Почему ищешь сведения о ней?
– Мертвый Марат в своей ванне, запечатленный на знаменитой картине французского художника, бессмертен. Мадам Рестелл умерла таким же ужасным образом – правда, от собственной руки. Но она не получила славы даже в своей стране. Подобные фигуры всегда меня интересуют. Может быть, я вижу в них оперный сюжет.
– Опера! Великая американская опера! Сомневаюсь, чтобы дама, делавшая подпольные аборты, могла стать трагической героиней.
– Ты права, – согласилась Ирен. Она зажгла спичку и закурила следующую маленькую сигару. – Очевидно, неверная испанская работница с табачной фабрики гораздо лучше подходит для трагедии и большой оперы.
Пинк нахмурилась, подозревая, что ее высмеивают.
Я улыбнулась при виде ее смущения. Глупышка решила вызвать Ирен на бой, не понимая, что даже Шерлок Холмс не может быть уверен в исходе такой дуэли.
У него есть Уотсон, а у Ирен – я. Может быть, я не так хорошо образована, как доктор, но не менее преданна. И меня не поколебать сенсационными деталями личных биографий.
Итак, Пинк извлекла историю мадам Рестелл из своей коллекции газетных вырезок, и мы углубились в чтение самых страшных документов, какие мне приходилось видеть.
Я хранила молчание, хотя фиксировала все детали в уме для своих дневников. К счастью, я работала у адвоката и научилась вести записи мысленно, чтобы позже перенести их на бумагу.
Весной, гоняясь за Джеком-потрошителем, мы насмотрелись всяких ужасов. Но сейчас я видела злодейства преступниц слабого пола. Я обнаружила, что представительницы моего рода могут быть не менее жестокими и кровожадными, чем любой мужчина.
– Посмотри, Нелл, – обратилась ко мне Ирен. – Ты читала отчеты о Джеке-потрошителе и поэтому знаешь, что многие газеты любят смаковать грязные детали. В этой статье подробно рассказывается, как умерла мадам Рестелл. Оружием послужил нож для разделывания мяса, взятый на кухне. Он был длиной восемь дюймов, с ручкой из черного дерева.
– Но во всех отчетах о Потрошителе подчеркивалось, что нужна большая физическая сила, чтобы перерезать кому-то глотку. Какая же сила, моральная и физическая, требуется, чтобы перерезать горло себе самой?