– Всегда готов. И куда же мы направляемся?
– По крайней мере, мы точно не пойдем в Адскую кухню [73] .
– Звучит погорячее, чем Верхняя Пятая авеню, и довольно близко от квартала миллионеров.
– Это точно. Но есть и еще одно местечко в Нижнем Ист-Сайде, где женщины пойдут на все за кусок хлеба и ночлег. Вот там должно быть море младенцев.
Он подставил локоть, предлагая опереться на его руку. Поверьте, англичанин и в ад отправится со всеми своими вежливыми ужимками.
Я взяла спутника под руку. Теперь я обычная женщина, отчаявшаяся, готовая выпросить, одолжить или даже украсть ребенка… ну или купить, если понадобится.
Подложный муж лишь добавлял правдоподобности маскараду. Уверена, для Евы младенцев добывали Джошуа и его матушка.
Я выставила безымянный палец с кольцом. Ад замерзнет в тот день, когда я надену подобный символ повиновения в реальной жизни, но во имя справедливости и новостей на первой странице я потерплю любое унижение, даже если к нему прилагается надменный, хоть и симпатичный англичанин.
Маргарет Браун, она же Янг, она же Хаскинс, она же Матушка Хаббард. Вес сто двадцать фунтов. Рост пять футов три дюйма. Седые волосы, серые глаза, светлая кожа; обычно, когда идет на дело, облачается в длинный плащ.
Инспектор Томас Бернс. Профессиональные преступники Америки (1886)
Из дневника Нелли Блай
– Боже, – сказал Квентин Стенхоуп, – да тут так же неспокойно, как в некоторых районах Бомбея.
Мы отпустили экипаж на Бродвее в Нижнем Манхэттене и отправились дальше, в самые темные уголки Нью-Йорк-Сити, пешком. Интересно было услышать, что этот заядлый путешественник считает наши трущобы столь же гнетущими, как и любой другой перенаселенный и бедный район на земле.
Запахи еды и грязи смешивались в особый букет, характерный для всякого места, где сосредоточены бытовые помещения. Я вдыхала столь же неприятный аромат в сумасшедшем доме, но здешние жители были хотя бы свободны в своих перемещениях. Улицы сотрясали крики целых орд грязных, оборванных и босоногих ребятишек, но то был не веселый шум, как в парке, а вопли и плач: даже самые маленькие жители здешнего ада обманывали друг дружку на десятке языков.
– Может, просто поинтересуемся, нет ли свободных детей, у кого-нибудь из местных торговцев? – спросил Квентин.
– Мои осведомители назвали мне имя. Мы ищем чулан Матушки Хаббард.
– Ты шутишь!
– Здесь совсем другой Нью-Йорк, и некоторые люди известны на улицах, как если бы они жили в маленькой деревеньке, а не в огромном городе.
– В таком случае… – Квентин быстро выставил руку, поймал за шиворот мальчишку, который пробегал мимо, и вынудил его помогать нам.
Бо́льшую часть лица парня занимали грязь и веснушки. Линялая кепка, к счастью, скрывала его волосы. Пальцы были перемазаны в масле и ободраны, а на грязной шее виднелись свежие царапины.
– Десять центов, если ответишь на наш вопрос, – предложил Квентин с вполне сносным американским прононсом.
Услышав это, еще несколько сорванцов тут же окружили нас, обдавая ароматами потной одежды и уличных водостоков.
– Нам нужна Матушка Хаббард. Мы потеряли ребенка… и слышали, что она может помочь.
– Ага, поможет попасть прямиком на Блэкуэлл-Айленд [74] . Десять центов?
– Две монеты по десять.
– Ну, гони!
Мальчик дернул плечом в стороны потемневших от сажи кирпичных зданий.
– Среднее. Первый этаж. У нее там типа школа, но дамочкам туда лучше не соваться, а то такому научат!
Другие мальчики загоготали, так что я не успела спросить, что конкретно он имел в виду. Языки у этих пацанят такие же грязные, как и кожа. Они смотрели на меня голодными волчьими взглядами.
Квентин дал мальчишке две монеты по десять центов – многовато, учитывая, что пройти надо было шагов сорок, – а остальным бросил пригоршню медяков.
Мы двинулись в указанном направлении, в то время как мальчишки, сгрудившись, пытались вырвать друг у друга монеты.
К уличному гвалту добавились еще и их пронзительные вопли, и какая-то женщина высунулась из окна второго этажа и заорала, чтоб они заткнулись.
– У меня тут ребенок животом мается, ему надо поспать!
Но никто не обращал на нее внимания, или же парням было все равно, так что женщина удалилась в темноту своего жилища. Должно быть, внутри было очень душно, поскольку из каждого дома доносились крики младенцев.
– Что с ними станет? – спросил Квентин.
– С кем? С детьми? Если переживут первый год, если их матери не заболеют или семейство не выставят из дома, то вырастут и присоединятся к армии дворняжек, промышляющих на улице. Если и это переживут, то повзрослеют и получат работу в порту. Будут пропивать всю зарплату, убивать друг друга в пивных. Кое-кому удастся скопить денег, жениться, завести детей, и они станут отчаянно пытаться переехать в дом хоть чуточку поближе к респектабельным районам города. Может, кому-то из их детей посчастливится получить хоть минимальное образование, в итоге они найдут работу получше и покинут трущобы. Но такой сказочный конец уготован лишь единицам. Большинство девочек забеременеет и пойдет работать продавщицами в местных лавчонках. Они будут рожать детей, пока не умрут от чахотки или от руки пьяного мужа.
– В твоем голосе мне слышится личная обида, Нелли Блай.
– Для меня это и правда личное. Отец мой был судьей, но моя матушка – вторая его жена. Когда он умер, нам с мамой пришлось съехать с немногочисленными пожитками. Мать снова вышла замуж, за ветерана гражданской войны, но он пил и был неуправляем. Наконец я заставила матушку уйти от этого животного и избавить братьев и сестер от ежедневных пьяных дебошей отчима. Так что я знаю, через что проходят бедные дети, и именно об этом я стараюсь поведать со страниц «Уорлд».
– То есть когда ты запираешь себя в сумасшедшем доме или находишь какого-то младенца на продажу, то действуешь на самом деле как шпион, вроде меня?
– Можно и так сказать.
Он приподнял шляпу.
– Давай отыщем Матушку Хаббард и посмотрим, что же спрятано в ее чулане.
Оказалось, что Матушка Хаббард руководит школой уличных воров и большинству ее учеников нет и пятнадцати.