Мемуары опасной женщины. Золотые поля
Я вижу, что она не ладит с Новым Светом так же, как со Старым. Ей не найти покоя ни там, ни здесь… ей было бы лучше оставаться на четвертом или пятом континенте… Воспоминания о времени, проведенном ею в Баварии, приносят ей солидный доход, но… золото надолго не задерживается в ее руках.
Король Людвиг I, услышав об американских приключениях Лолы (1852)
Длительное путешествие по Австралии ясно показало мне: у меня больше нет сил ни на темпераментные танцы, ни на молодых любовников.
Кто знает, возможно, это был дальновидный поступок – составить завещание перед отъездом из Калифорнии, потому что я заработала приличные суммы на добыче кварца и в золотоносных предприятиях. Вложения, которые делал Дюжарье от моего имени, спустя некоторое время стали приносить доход, хотя собственная жизнь моего любимого оказалась трагически короткой. Я все еще оплакивала его.
Но когда я покидала Грасс-Валли и сам Запад, отправляясь в путешествие по Тихому океану к новому Золотому побережью, в Австралию, я ничего еще об этом не знала и пребывала в привычном для меня хорошем расположении духа.
Сначала были два долгих месяца путешествия из Сан-Франциско до Сиднея, потом длительные переходы по суше от города к городу этого огромного, чужого и необжитого континента.
Были и неизбежные препирательства внутри компании исполнителей, и «поединки на хлыстах» с моими недоброжелателями в местных газетах, ибо кто же не слышал о резвости моего характера и моего хлыста.
Был и неизбежный роман с ведущим актером, высоким и привлекательным комедийно-романтическим героем-любовником по имени Франк Фолланд. Он обеспечивал брошенную им в Цинциннати жену и детей, но сердце его было свободным от привязанностей, и в скором времени я там обосновалась.
Однако что-то довлело над моей душой и телом. Во время австралийского тура я не только утратила способность выходить на бис, но в некоторые вечера у меня просто не хватало сил ни актерствовать, ни жить вне сцены. Головные боли полосовали мой мозг не хуже ударов хлыста.
Австралию, подобно моей любимой Калифорнии, тоже сотрясала золотая лихорадка. На приисках меня обожали. Я завоевала старателей своими пьесами и тарантеллой. Кстати, они находили танец отнюдь не таким постыдным, как о нем говорили, и выражали свое неудовольствие по этому поводу.
И все же тур выдался исключительно прибыльным. Когда мы с Франком зафрахтовали трехмачтовую шхуну «Джун А. Фолкенберг», чтобы вернуться домой, я взяла его немецкую фамилию в знак перемен в моей судьбе, ибо Бавария навсегда стала для меня и домом, и истоком, и крестом.
Мы с Франком знали, что наши пути могут разойтись. У меня в груди чувство боролось с честолюбием: я могла бы поехать по экзотическому Востоку, а затем снова поселиться в Грасс-Валли; Франк же раздумывал, вернуться ли ему к своей семье в Нью-Йорке, или воссоединиться с женой в Цинциннати.
Нас ожидало бесконечное путешествие, во время которого мы должны были все решить.
Оказалось, все уже решено за нас. Наш союз подходил к концу. Ему было двадцать девять, мне тридцать пять (разумеется, я говорила ему, что мне тридцать). Однако зеркало мне подсказывало, что я стала выглядеть на свой настоящий возраст. Что-то подтачивало мои силы.
Седьмого июля корабль остановился в Гонолулу, чтобы отпраздновать, хоть и запоздало, День независимости, после чего продолжил плавание. В тот вечер за ужином мы отмечали двадцать девятый день рождения Франка. Шампанское лилось рекой, как амброзия на вершине Олимпа.
Франк вышел на палубу подышать воздухом. Молодой человек в расцвете сил, расслабленный хорошим вином и атмосферой праздника, смотрел на мириады лунных отражений, танцующих в водных бликах.
Корабль сильно качнуло на волне, и Франк исчез – с палубы и с лица земли.
Я рыдала, я билась в бешенстве, колотила себя в грудь до тех пор, пока не упала без сил. Как быстро, как незаметно и бесповоротно! Нелепая и невообразимая смерть.
Никакие письма к редакторам не изменят этого трагического факта. Некоторое время я была безутешна, безумна. Что мне оставалось делать в ловушке этого бесконечного путешествия? Я молила Бога забрать и меня, но Он не ответил. Я испытывала отвращение к себе, к своему эгоизму. У меня было достаточно долгих дней и ночей, чтобы наедине с собой подумать о своих ошибках.
Спустя восемнадцать дней из тумана Сан-Франциско появился пролив Золотые Ворота, и мне они показались тюремными вратами, открывающимися для того, чтобы поглотить мое сердце.
Я не могла даже думать о том, чтобы принести дурную весть родителям Франка и его несчастной брошенной жене и детям. Все, что я любила в Калифорнии и Грасс-Валли, меркло рядом с фактом гибели этого молодого и благородного мужчины в свой день рождения.
Я пыталась жить дальше. Сняла дом и наняла прислугу, нашла своего любимого пса Гипа и несколько других бездомных животных той же породы. Только собаки приносили мне радость. Мне нравилось, как они склоняли головы набок, глядя на болтливого белого какаду, которого я привезла из Австралии, и обладательницу роскошного оперения птицу-лиру, хвост которой напоминал по форме музыкальный инструмент.
Но даже мои дорогие любимцы не могли меня утешить. Почему я была так убита горем, почему так тяготилась собой?
Я выходила на сцену, но делала это без души. Душа покинула меня. За две недели я заработала четыре тысячи долларов, а душа так и не вернулась.
Сакраменто пал к моим ногам; тамошние жители плевать хотели, где моя душа. Перед тем как отправиться вверх по реке, я наняла «Дункана и Компанию», фирму, проводящую аукционные торги. У мистера Дункана была племянница по имени Айседора, которая немного танцевала.
Я сочла это добрым знаком, потому что всегда была суеверной, как и большинство артистов. Я поручила фирме Дункана продать все свои драгоценности, искрящиеся вехи моей жизни и путешествий, успехов и побед, чтобы отдать вырученные деньги в пользу двух маленьких детей Франка.
Своих детей у меня не было, кроме тех, кого я удочерила в своем сердце, – Лотты и некоторых других юных актрис.
Мое имя сделало из торгов сенсацию. В одной газете писали, что моя коллекция «непревзойденная, и сложно поверить, что она принадлежит одному частному лицу в США». Я ожидала выручить от двадцати до тридцати тысяч долларов. Пять тысяч человек пришли в демонстрационные залы Дункана, чтобы поглазеть на мои бриллианты, рубины и золото.
На душе у меня теплело от мысли, что мое прошлое может послужить будущему детей Франка. Моя жизнь уложилась в восемьдесят один лот, и все это ушло на аукционе в Сан-Франциско всего за десять тысяч долларов.
Позже мне сказали, что ценности оказались слишком дорогими для торгов в приграничном городе.
Вся моя жизнь теперь казалась мне обесцененной или, как минимум, значительно потерявшей в стоимости. В Сакраменто я выступала на представлениях, билеты на которые были проданы заранее, и первый же вечер исполнения тарантеллы принес самую большую выручку в истории театра «Форрест».