…Виктор сделал очередной ход и с удовлетворением записал его на своем бланке. Соперник из команды «Каисса», худощавый американец с длинными патлами русых волос, нервно ерзал на стуле. Одинцов в классическом, излюбленном стиле переиграл противника и вскоре должен был пожать плоды своих усилий.
Команда выигрывала.
Сияющий Жорж часто брал под локоть Евгеньича и, таинственно пригибаясь, уводил старичка подальше от места сражения. Объясняя на ходу нюансы происходящего на досках.
Внезапно Виктор надолго задумался.
Он рассеянно смотрел на доску, а мысли были почему-то далеко от резных деревянных фигурок. Он почувствовал знакомую тоску по родным: Наташе, матери.
«Как они там? Надо позвонить еще раз домой, поговорить…»
Потом вспомнилась Симона. Карие глаза, каштановые волосы, ее губы. На образ девушки наслаивались другие: Миана, зеленоглазая блондинка, Вадим…
Он позвонил новому знакомому через день. Вадим, чертыхаясь, повторил точь-в-точь всё испытанное Виктором в той тесной комнатке с черными простынями. На вопрос менеджера о его приключениях, скромно поведал, что ночь прошла хорошо.
Мысли о близости с японкой снова полностью поглотили его. Он стал вспоминать самые мельчайшие подробности встречи, в маленькой записной книжке был начиркан небрежным почерком номер её сотового, и Одинцов все чаще подумывал о новом свидании.
«Что это он так долго не ходит?» — одновременно с этим недоумением он ощутил быстрый толчок в спину.
Виктор встрепенулся и с ужасом увидел, как флажок на его часах угрожающе повис.
— «Ё…прст! Да он же давно сделал ход, а я, идиот, не заметил!»
Евгеньич, «просекший» ситуацию пять минут назад, не выдержал, и, подойдя вплотную к спинке одинцовского стула, ткнул пальцем задумчивого лидера…
— Бац! Бац!
Американец отвечал мгновенно.
Перестрелка продолжалась подряд ходов десять. Когда дым сражения рассеялся, и Одинцов понял, что успел сделать контрольный ход, все увидели, — от позиции его противника остались одни руины.
Патлатый взглянул на часы, потом на бланк, и медленно протянул руку Виктору, поздравляя с победой.
— Все отлично! — воскликнул сияющий Жорж, вручая Одинцову гонорар за выигранную партию. — Теперь у тебя две недели свободны! Можешь полететь в Москву, или остаться здесь. Кстати, завтра в Clichy начинается большой открытый турнир. Ты знаешь об этом?
— Нет — удивился Виктор, — а где это?
— Недалеко от нашего шахматного клуба в Levallois-Perret, ты раз был там. Посмотри журнал, вот адрес, условия участия, призы…
— Спасибо! Я, скорее всего — не полечу в Москву, а сыграю в этом Клиши.
— Давай, давай, я вижу — сейчас ты в неплохой форме.
— Да нет, Жорж, — усмехнулся Одинцов, — сейчас я как раз растренирован. Поэтому мне нужна игровая практика.
…Виктор вошел в огромный турнирный зал, находящийся в красивом здании на бульваре Jean Jaurès и остановился. Под высоким потолком висели флаги примерно тридцати стран мира. До начала соревнования оставалось минут сорок, но уже примерно сотни полторы игроков «тусовались» между ровными рядами шахматных столиков.
По залу прошелестело: «Тот самый русский…»
Мелькнула знакомая кудлатая морда.
Моллимард.
Да, его уже хорошо знали. Реклама — резко отрицательная в одном издании, и то интервью в другом журнале давала о себе знать.
Одинцов поискал взглядом организаторов.
Вот они — за большим столом, у входа в буфет.
Виктор, не торопясь, подошел к французам.
Те почему-то уткнулись в бумаги, словно не замечая нашего шахматиста. Одинцов усмехнулся и, вытащив из кармана пятисотфранковую купюру, бросил ее под нос казначея.
Этого малого он определил с первого взгляда. Тот собирал с участников турнирные взносы в большую металлическую шкатулку.
— Вы будете играть? — поднял голову пожилой седовласый француз, сидевший рядом с казначеем.
— Да, пожалуйста, дайте мне анкету участника, я заполню.
Шкатулка открылась и закрылась, проглотив пятисотку, и Виктор быстро написал на синеватой бумажке свои данные: имя, фамилию и новый рейтинг.
Седовласый, шевеля губами, внимательно прочитал заявку русского.
— Надеюсь, все теперь правильно? — наклонился к нему Одинцов, глядя в упор на главного организатора опен-турнира.
— Oui! — и француз передал бумагу молодому помощнику, сидевшему за ноутбуком.
«Ну! С Божьей помощью!» — помолился про себя Одинцов и сделал первый ход в этом непростом состязании.
Триста девяносто участников по швейцарской системе в 9 туров. Десять призов, первый — четыре тысячи долларов.
Начальные три партии — это разгон. Обычно сильнейшие игроки легко проходят этот отрезок, согласно правилам им по рейтингу достаются соперники значительно ниже классом.
Но все три первых дня Одинцов с трудом доводил партии до победы.
«Что такое? Неужели я так сильно растренирован? В Торси таких фраеров обыгрывал практически не глядя… Рейтинг у них небольшой, а играют будто мастера… Только в самом конце, под цейтнот начинают сыпаться…» — Виктор задумчиво глядел в окно пригородного поезда, мчащегося в сторону НегЫу.
За окном мелькали предместья Парижа со своими многочисленными двухэтажными домиками, на станциях поезд плавно замедлял ход, останавливался, люди входили-выходили, пассажиров в этот час было немного.
Вдруг Одинцов услышал шум в центре вагона. Он привстал и увидел, как невысокий, худощавый контролер, одетый в черную форму, требует билет у двух арабов, развалившихся на мягких сидениях.
Те демонстративно смотрели в окно, игнорируя призывы служащего. Лицо контролера было бледно от возмущения. Он перегородил проход и бросал взгляды на дверь вагона, видимо ожидая, что скоро подоспеет его напарник.
Арабы лениво перебрасывались фразами на своем языке.
Поезд стал тормозить. Через две минуты — станция НегЫу.
Безбилетники встали и двинулись на работника железной дороги. Тот схватился руками за спинки сидений, пытаясь не выпустить их из вагона. Шум усилился.
В разговор вступила молодая девушка, сидевшая через два ряда от Виктора. Виктор не понимал быструю французскую речь, но осознал, что та призывала наглецов заплатить за билет.
Француз был выше арабов, но его вес не превышал 70 килограмм. Он явно не мог физически справиться с ними.
Внезапно один из арабов резко ударил контролера в живот. Тот согнулся пополам, его лицо покраснело, и рот, словно у рыбы, стал хватать воздух. Смуглолицые дети Востока заржали. Девушка возмущенно вскочила со своего места.