— Будем ждать тебя!
— До встречи! — Симона положила трубку.
Начальник тюрьмы Seine Saint-Denis задумчиво сидела за столом, внимательно пробегая взглядом страницы шахматного журнала «Europe E'chess». Она читала подробный отчет о турнире Paris ореп, где в последнем туре удача отвернулась от Виктора Одинцова.
Женевьева наклонилась к снимку, на котором фотокорреспондент запечатлел момент объявления арбитром о просрочке Одинцовым времени.
На лице русского не было растерянности и недоумения. Оно выражало тихую ярость запертого в клетке тигра.
Француженка, улыбнувшись, подумала: «Вот таким он мне больше всего нравится! Все-таки — интеллектуал в сравнении с другими русскими, время от времени попадавшими сюда. Взять того же Юрка, что сейчас сидит в его бывшей камере».
Она выполнила просьбу Виктора.
Юрок не пошел по статье за групповое убийство, а отсиживал срок за дебош в ресторане и сопротивление полиции.
И теперь была очередь русского игрока выполнить свое слово.
С каждым днем внутри женщины снежным комом нарастало нетерпеливое беспокойство и звенело уязвленное самолюбие.
Одинцов обещал «сыграть с ней на равных» на свободе.
Для Женевьевы это означало одно: он должен был встретиться с ней, пригласить на ужин в ресторане, который бы плавно перешел в ночную поездку к ней домой.
А там…
Француженка мечтательно закрыла глаза и по ее телу пробежала волна легкого, приятного озноба.
Личная жизнь Женевьевы после выхода Виктора из тюрьмы не складывалась.
Она слишком часто думала о нем.
И сейчас, листая журнал, она ловила себя на мысли, что автоматически ищет материалы, где могло быть упомянуто имя шахматиста из Москвы. Женевьева уже знала, что Одинцов играет за команду, созданную в начале 20 века русскими эмигрантами, и каждый раз просматривала короткие отчеты с матчей.
Женщина давно боролась с желанием побывать хотя бы на одной такой игре.
И вот сегодня она увидела анонс.
Недалеко от ее дома будет проходить матч, в котором команда этого района будет противостоять клубу, где на первой доске играет Одинцов. Сегодня вечером.
Женевьева решила, что ожидание выполнения обещания русским плохо действует на ее нервы.
В последнее время она стала раздражительной и нередко срывала злость на подчиненных.
«Я сама приду к нему. И мне интересно будет увидеть его взгляд в эту минуту… О, Боже, до чего ты дожила! Зачем он тебе, когда кругом полно других мужчин? Но он, все же он какой-то… непохожий на них, особенный, и в нем есть загадка. Все равно рано или поздно он будет у меня в постели, все равно…»
И француженка, резко закрыв страницу журнала, нажала на кнопку вызова секретарши.
Блондинка выросла в проеме двери через три секунды и вопросительно взглянула на Женевьеву.
— Я уезжаю по делам. Буду только завтра утром.
Секретарша удивленно приподняла брови, но лишь согласно кивнула:
— Хорошо, мадам.
Так рано ее начальница не покидала рабочее место.
Виктор Одинцов сделал первый ход в партии, переключил часы и вышел из-за стола. Его соперник запаздывал, хотя на других шести досках уже началась борьба. Словно заботливые наседки над играющими нависали Жорж и Евгеньич, внимательно следя за каждым изменением ситуации в партиях и матче.
Десять минут, пятнадцать…
Соперник не появлялся.
Виктор усмехнулся про себя: «Бывают такие шахматисты, которые специально опаздывают на партию. Зная, что противник будет слегка нервничать, поглядывая на тикающий циферблат. А вдруг — не придет? И тогда легкое очко, совсем без борьбы. Но, спустя полчаса, а то и час — он появляется и быстро делает ходы.
Тогда нелегко «перестроиться» и, скрыв разочарование, включится в игру. Сегодня, похоже, — такой случай».
Он еще не знал, что другая причина помешает ему полностью сосредоточиться на партии.
Двадцать две минуты…
Противник, молодой энергичный француз почти вбежал в помещение, на ходу скидывая с себя куртку, быстро сел на свое место и сделал ответный ход.
Игра началась.
Тишина нарушалась лишь скрипом стульев, щелканьем кнопок часов, легкими шагами зрителей и шумом машин за окнами.
Скучно с точки зрения обычного обывателя. Ни тебе эффектных комбинаций в футболе, ни филигранной техники ударов в большом теннисе. И — так далее.
Незримый туман спокойного, благопристойно-обыденного течения матча спустя час был нарушен.
Две эффектные женщины почти одновременно появились в игровом зале, словно сговорившись.
Первой вошла Симона и Виктор, увидев ее, радостным кивком приветствовал девушку. Она сбросила темную куртку, осталась в красивом голубоватом свитере и примерно такого же цвета джинсах.
Симона ответила улыбкой и, не спеша, приблизилась к столику Одинцова.
Но тут же была перехвачена засуетившимися в галантном возбуждении мужчинами преклонного возраста. Евгеньич, заарканив красавицу под локоть, увел ее подальше от игроков, шепотом рассказывая о последних известиях культурной жизни русской эмиграции.
Следом трусил Жорж, дожидаясь своего часа, чтобы расспросить о ходе работ над новой программой для Sagem.
Виктор посмотрел им вслед и улыбнулся: «Отводят, чтобы я не отвлекался от игры…»
Однако вскоре его сосредоточенное внимание было разбито вдребезги. Одинцов вздрогнул, когда увидел знакомые глаза оливкового цвета, с улыбкой наблюдавшие за ним.
Женевьева стояла около столика, привлекая внимание всех присутствующих.
На ней была красная короткая куртка из добротной ткани от Cacharel, сквозь расстегнутые пуговицы которой был виден элегантный свитер в поперечную полоску. Темная юбка чуть выше колен.
Стройные ноги венчали характерные для этого французского дизайнера темные туфли и черные прозрачные чулки почти до колен с полосой затемнения сверху.
Кудрявые черные волосы, небрежно рассыпанные на плечи Женевьевы, притягивали взгляды.
Виктор откинулся на стуле, потом снова наклонился вперед и, почти не думая, сделал свой ход.
И сразу вышел к Женевьеве.
— Бонсуар, мадам! — сквозь улыбку русского едва заметно проскальзывала тень тревоги. Так бывает у человека, когда он видит нечто, связанное с очень неприятными воспоминаниями своей жизни.
Француженка была «оттуда», из того временного пласта, что тягостно давил на сознание Виктора, едва тот видел откручиваемые памятью картинки пребывания в тюрьме.