— Здравствуй! — с сильным акцентом ответила Женевьева. — Вообще то я мадмуазель.
— Ага… буду знать. Как ты меня нашла? — краем глаза Одинцов видел, что Симона, разговаривая с Евгеньичем и Жоржем, бросает взгляды в его сторону.
— Очень просто. Живу недалеко отсюда, и иногда захожу на недолго взглянуть на матчи местной команды. Я раньше тоже играла за них.
Они помолчали.
Одинцов был уверен, что их мысли в эту минуту были схожими: обещанная «партия» на свободе.
— Ты очень хорошо выглядишь — прервал паузу русский.
— Спасибо. И ты совсем другой, нежели… — Женевьева недоговорила, подбирая нужное слово.
— Нежели у тебя в тюрьме — закончил ее мысль Виктор.
— Да. Именно так — темные оливки глаз в упор смотрели на Одинцова, — ты стал… эээ… «свежим» мужчиной, — наконец подобрала сравнение француженка.
— Ага, понял, — усмехнулся Одинцов, — не таким замученным и нервным, да?
— Верно, — кисть Женевьевы легла на ладонь мужчины, которой он опирался на край свободного стола.
Щеки Симоны вспыхнули.
Виктор вопросительно посмотрел на начальницу тюрьмы.
— Ты удивлен? — глаза француженки чуть сузились. — И я тоже долго удивлялась, как ты забыл о своем обещании.
— Извини, но сейчас мой ход, — ответил Одинцов, и мягко высвободил руку.
— Да, сейчас именно твой ход! — мягкая улыбка тигрицы. — Сегодня (ударение на этом слове), твой ход.
— Что ты имеешь в виду?
«Она внимательно смотрит за нами… И, похоже уже поняла, что эта встреча здесь — не случайна. Конфуз, как говорят французы, одним словом. Пригласил одну, пришли две женщины. Треугольник получается. Как бы…»
Виктор не успел додумать о возможной неприятности, как она материализовалась у него на глазах.
Симона, быстро надев брошенную на выстроенный ряд стульев свою куртку, мило улыбаясь, прощалась с огорченными шефами команды.
— Я имею в виду то, что хотела бы побеседовать с тобою после игры в каком-нибудь уютном месте, — Женевьева краем глаза видела, как рядом с ней ланью проскользнула красивая девушка, но не придала этому никакого значения, — ты, надеюсь не против?
Виктор изменился в лице. Он понял, что Симона слышала фразу Женевьевы.
«Догнать её? Бессмысленно. Такой характер. л, чувствую, немного «влип». А, быть может, и — не немного. Черт! Надо было случиться такому совпадению!»
— В уютном месте? Но после игры я еду с командой ужинать в ресторан Le Komarov, у нас это традиция.
— Ради меня можно эту традицию нарушить. Не так ли? — Женевьева снова положила ладонь на руку Виктора. — К тому же, я свое слово сдержала, а ты пока — нет.
— Какое слово?
— Начет твоего сокамерника Юрия.
— И что ты предлагаешь?
— Я буду тебя ждать, — француженка бросила взгляд на свои маленькие часики, — через три часа в ресторане. Тоже русском, между, прочим. Недалеко отсюда, называется «Балалайка». Так что, до встречи! Хорошо? — уверенно произнесла Женевьева.
— Хорошо, но сейчас извини, мне надо играть, — Одинцов сел за свою партию и с ужасом увидел, что противник сделал неучтенный в его расчетах ход.
Чаще всего это ведет к неприятностям. Виктор поторопился со своим продолжением, когда внезапно увидел рядом с собой француженку.
Он затравленно оглянулся по сторонам.
Все были заняты своими делами, лишь Матильда с явным интересом следила за вазомоторными реакциями русского шахматиста.
Женщины везде одинаково любопытны. Взглянуть на предполагаемую соперницу с тем, чтобы потом фыркнуть про себя: «И что он такого в ней нашел?»
Коллеги по команде встретились взглядами. Матильда молча понимающе улыбалась.
«Взять себя в руки! Черт… черт… черт!! Мать его… какой неожиданный ход… неужели «горю»? Сейчас… сейчас… если перебросить ладью на защиту короля? Да, придется жертвовать качество…а там… лишь Господь Бог разберет, а черт ногу сломит… но у меня хуже… явно хуже… что она хочет? Ресторан… поговорить?… А потом? В постель? Так принято у них… опять у меня перерыв с этим… она так привлекательно выглядит… тонкий запах духов… а ноги… я почему-то раньше в этой тюряге не обращал внимания на ее ноги…красивые какие чулки… как будто специально одела… черт… черт… он видит, что мне не нравится моя позиция… а какая позиция, интересно — ей нравится в сексе…? Вот ё… мысли куда летят…, а Симона ушла, но быть может — просто подышать на улицу? Хотя вряд ли, похоже совсем на сегодня…, а вдруг — навсегда? Черт! Ну и мысли поганые, надо играть, отрабатывать на совесть, а не думать о них, ладно, хожу! Будь что будет!»
И Одинцов решительно передвинул ладью по третьей горизонтали.
Спустя два часа он остановил свои часы, поздравив соперника с победой. Откинулся на стуле назад.
Закрыл глаза. Несколько раз провел рукой по волосам назад, словно пытаясь успокоить гудящий от напряжения мозг.
Проиграл.
Симоны нет. Впереди встреча с француженкой.
Напиться что ли?
— Ты едешь с нами в ресторан? — морщинистая ладонь Евгеньича легла на плечо.
— Нет, сейчас я пойду, поброжу по Парижу, — Виктор поднял глаза на старичка, — как сыграли матч в целом?
— Увы, сегодня минус два очка. 2 с половиной на 4 с половиной, проиграли. Ну, ничего! Пока идем намного лучше, чем в прошлом году! — оптимистично воскликнул Евгеньич.
Потом наклонился к Одинцову и тихо спросил:
— А что за дама сегодня приходила к тебе?
— Почему Вы так решили, что именно ко мне? — игрок чуть насупился.
— Видно невооруженным взглядом, дорогой ты мой, — улыбнулся старик, — и Симона, похоже, из-за нее ушла так рано.
— Это дама из тюрьмы, где я сидел, — прямо ответил Виктор, — она там всем заправляет.
— Ого! — Евгеньич даже откинул голову назад. — Серьезная женщина. Никогда бы не подумал.
— Скажите мне, где находится ресторан «Балалайка»? — спросил шахматист. — Вы были там когда-нибудь?
— Да, приходилось, — ответил Евгеньич, — мы с Михаилом Шемякиным заходили туда пару раз. Это недалеко отсюда, возле метро Cardinal Lemoine, на улице святой Женевьевы.
Виктор от неожиданности чуть подпрыгнул на стуле:
«Надо же! Где назначила свидание! Очень символично. Ну, ну…посмотрим, святая ты, или нет?…»
— Спасибо, — он поднялся со стула, — мои извинения всем за проигрыш и, в общем, не заслужил я сегодня ужин в ресторане! — пошутил Одинцов.
— Перестань, со всеми бывает, — улыбнулся старик, — удачного тебе вечера!