На лицах собравшихся у порога женщин она заметила выражение напряженного ожидания. Некоторые улыбались, другие выглядели мрачно. Похоже, если им и была известна какая-то информация о вынесенном приговоре, истолковывали они ее совершенно по-разному.
— Могу ли я войти? — спросила Юдит у девушки, которая приносила ей еду.
Та энергично закивала, хотя Юдит заподозрила, что ей просто-напросто хотелось ускорить процесс, задержавший очередь. Юдит шагнула в храм через жидкую дверь. Он изменился. Хотя ощущение того, что ее внешнее и внутреннее зрение слились воедино, не стало слабее, но то, что открывалось ей, было куда менее обнадеживающим. Нигде не было видно ни волшебных световых конфигураций, ни тех тел, что их порождали. Похоже, она была здесь единственным плотским существом, и ее встретило ослепительное сияние, куда менее нежное, чем взгляд Умы Умагаммаги. Она сощурилась, но веки и ресницы не могли спасти ее от света, который пылал скорее у нее в голове, чем на сетчатке. Она смутилась и хотела было уйти, но мысль о том, что где-то в центре этого сияния скрывается утешительная нежность Умы Умагаммаги, удержала ее.
— Богиня? — нерешительно позвала она.
— Мы здесь, — сказала Ума Умагаммаги.
— Мы? — переспросила Юдит.
— Джокалайлау, Тишалулле и Я, — раздалось в ответ.
То, что Юдит наконец-то разглядела в сиянии, не было иероглифами, которые предстали перед ней во время прошлого посещения. Увиденное теперь было похоже не на абстракции, а на волнообразные человеческие тела, парившие в воздухе у нее над головой. Это показалось странным. Почему, удостоившись вида первичных сущностей Джокалайлау и Умы Умагаммаги, теперь она должна была созерцать их менее совершенные обличья? Это не предвещало ничего хорошего. Неужели Они окружили себя презренной материей, потому что решили, что она недостойна видеть их истинный облик? Она попыталась разглядеть их черты, но то ли взгляд еще не привык к ослепительному свету, то ли Они сопротивлялись ей. Так или иначе ей пришлось довольствоваться тремя впечатлениями: Они были наги, Их глаза полыхали ярким пламенем, по телам Их струилась вода.
— Ты видишь нас? — спросил незнакомый ей голос. Должно быть, это была Тишалулле.
— Да, конечно, — сказала она. — Но… не полностью.
— Разве я тебе не говорила? — сказала Умагаммаги.
— Что говорили? — спросила Юдит и в следующее мгновение поняла, что это замечание было адресовано не ей, а одной из других Богинь.
— Необычайно, — ответила Тишалулле.
Юдит прислушалась к нежным интонациям Ее голоса, и тогда расплывчатый силуэт Богини предстал более ясно.
Лицо Тишалулле было восточного типа; Ее щеки, губы и ресницы казались абсолютно бесцветны. И однако лицо Ее отнюдь не было скучным и невыразительным — напротив, в нем жило невыразимое изящество, подчеркнутое мягким светом, струившимся из глаз. Тело под этим безмятежным ликом выглядело совершенно иначе. Вначале Юдит показалось, что вся его поверхность покрыта татуировками, которые воспроизводят на коже внутреннее строение организма. Но чем дольше смотрела она на Богиню (никакого смущения она не чувствовала), тем больше убеждалась в том, что татуировки эти движутся: они были не на Ней, а в Ней, и тысячи крошечных клапанов ритмично приоткрывались, пропуская взгляд внутрь тела. Она заметила, что клапаны делятся на несколько независимых областей, каждой из которых был присущ свой ритм движения. Одна волна поднималась вверх от ее паха (именно он и был центром их распространения); другие охватывали ее члены, доходя до кончиков пальцев рук и ног. Примерно каждые десять-пятнадцать секунд волны меняли направление, вновь открывая перед изумленным взором Юдит внутренний образ Богини.
— Думаю, тебе стоит узнать о том, что я встречалась с твоим Милягой, — сказала Тишалулле. — Я обняла его в Колыбели.
— Он больше не мой, — ответила Юдит.
— Это печалит тебя, Юдит?
— Ну какое ей до этого дело, — сказала Джокалайлау. — Его братец Автарх, изорддеррексский мясник, нагреет ей постельку.
Юдит обратила взгляд к Богине Снежных Вершин. Силуэт Ее был более трудноуловимым, чем у Тишалулле, но Юдит упорно не отводила глаз от спирали холодного пламени, сиявшего внутри Нее, и наконец спираль эта брызнула волнами ослепительного света. Мгновение спустя видение исчезло, но в этой краткой вспышке Юдит успела заметить парящую властную негритянку, взор которой пылал из-под полуприкрытых тяжелых век, а руки были сплетены в замок. Не таким уж грозным оказался ее вид, но, почувствовав, что взгляд Юдит пробился к Ее лицу, Она внезапно преобразилась. Глаза Ее ввалились, губы ссохлись и запали внутрь, черви пожрали свесившийся изо рта язык.
Юдит испустила крик отвращения, и зрачки вновь сверкнули в запавших глазницах Джокалайлау, а кишащий червями рот разверзся в грубом хохоте.
— Не такая уж она необычайная, сестра, — сказала Джокалайлау. — Ты только погляди: она вся трясется от страха.
— Оставь ее в покое, — сказала Ума Умагаммаги, — Почему ты вечно устраиваешь людям эти испытания?
— Мы выстояли, потому что столкнулись с куда более страшным, и сумели остаться в живых, — ответила Джокалайлау. — А эта бы подохла в снегах.
— Сомневаюсь, — сказала Ума Умагаммаги. — Милая Юдит…
Все еще охваченная дрожью, Юдит не сразу нашлась что ответить.
— Я не боюсь ни смерти, ни дешевых трюков, — сказала она наконец.
И вновь заговорила Ума Умагаммаги.
— Юдит, — сказала Она, — посмотри на меня.
— Я просто хочу, чтобы Она поняла…
— Милая Юдит…
— …меня не запугаешь.
— …посмотри на Меня.
Юдит наконец послушалась, и на этот раз ей не пришлось напрягать взгляд. Облик Богини был прост и ясен, и Юдит была потрясена тем, что ей открылось. Ума Умагаммаги была древней старухой: тело Ее было таким иссохшим, что казалось почти бесполым, лысый череп был слегка удлиненным, а крошечные глаза запали в складках кожи и были похожи на бусинки. Но, как это ни парадоксально, красота Ее иероглифа одушевляла эту плоть своими волнами, мерцаниями и непрерывным и неутомимым движением.
— Теперь ты видишь? — спросила Ума Умагаммаги.
— Да, я вижу.
— Мы не забыли о плоти, которой когда-то обладали, — сказала Она Юдит. — Нам известна слабость и уязвимость твоего состояния. Мы знаем, что значит быть раненой — в сердце, в голову, в утробу.
— Понимаю, — сказала Юдит.
— И Мы не доверили бы тебе знание о Нашей уязвимости, если бы не знали, что однажды ты окажешься среди Нас.
— Среди Вас?
— Некоторые божества рождаются из совокупности людских воль, некоторые выплавляются в жаре звезд, некоторые — не более чем абстракции. Но некоторые — и, осмелюсь предположить, самые прекрасные и самые любящие — представляют собой души живших некогда людей. Мы — именно такие божества, сестра, и воспоминания о жизнях, которые Мы прожили, и смертях, которыми Мы умерли, до сих пор у нас перед глазами. Мы понимаем тебя, милая Юдит, и ни в чем не упрекаем.