– Мы англичане? – спросил я.
– А кто же еще?
– Я нортумбриец.
– Ты англичанин, – твердо произнесла она, – а постель тебе согревает датчанка. – Она сильно пихнула меня под ребра. – Передай Сигунн, что я желаю ей счастливого Рождества.
Йоль я отпраздновал в Фагранфорде. Мы смастерили из дерева огромное, шириной шагов десять, колесо, обмотали его соломой и водрузили плашмя на дубовый столб, а штырь, на который его надели, смазали бараньим жиром, чтобы оно могло вращаться. Потом, когда стемнело, мы его подожгли. Мужики раскручивали его граблями или копьями, и оно вертелось, разбрасывая вокруг искры. Мои двое младших детей были со мной, и державшая меня за руку Стиорра во все глаза таращилась на огромное пылающее колесо.
– А зачем ты его поджег? – спросила она.
– Это знак богам, – ответил я, – мы показываем, что помним их, и просим дать новую жизнь в новом году.
– Это знак Иисусу? – уточнила она.
– Да, – ответил я, – и другим богам тоже.
Колесо рухнуло, и все встретили это восторженными воплями, а потом мужчины и женщины стали прыгать через костер. Я взял обоих детей на руки и прыгнул вместе с ними. Мы пролетели сквозь дым и искры. А потом я стоял и смотрел, как искры улетают в холодную ночь, и спрашивал себя, сколько еще таких же колес горит там, на севере, где датчане мечтают об Уэссексе.
Если они на самом деле мечтали об Уэссексе, то ничего для своей мечты не делали. И в этом заключалось самое удивительное. Казалось бы, смерть Альфреда должна была стать для них сигналом к нападению, но у них не было лидера, который смог бы объединить всех. Сигурд все еще болел, Кнут, как мы слышали, занимался подчинением скоттов, а Йорик все выбирал, чью сторону принять: датского севера или в христианского юга. Хестен все еще прятался в Сестере, но был слаб. Этельволд сидел в Йофервике, но без позволения Кнута атаковать Уэссекс не решался. В общем, размышлял я, пока нас оставили в покое, но надолго ли – неизвестно.
Меня так и подмывало – уж больно велико было искушение – отправиться на север и снова поговорить с Эльфаделль, однако я понимал, что это глупость, я знал, что увидеть мне хочется вовсе не Эльфаделль, а Эрсе, ту странную, молчаливую красавицу. Ни на какой север я, конечно, не поехал, но все новости узнал от Оффы, когда тот приехал в Фагранфорду, и я, усадив его перед очагом в своем новом доме, подбросил в огонь дров, чтобы согреть его старые кости.
Мерсиец Оффа когда-то был священником, но его вера ослабела. Он отказался от священства и стал путешествовать по Британии со стаей дрессированных терьеров, которые развлекали публику на ярмарках, танцуя на задних лапах. Тех нескольких монет, что Оффе зарабатывали его собаки, не хватило бы, чтобы платить за его замечательный дом в Лиссельфельде, но богатым его сделал другой дар: умение узнавать, каковы надежды, чаяния и намерения других людей. Его забавные собачонки открывали ему двери самых великих домов, сакских и датских, и Оффа всегда держал глаза открытыми, а ушки на макушке и слушал, задавал вопросы, а потом продавал то, что ему удавалось узнать. Его использовал не только Альфред, но и Кнут с Сигурдом. Именно Оффа рассказал мне, что произошло на севере.
– Кажется, болезнь Сигурда не смертельная, – сказал он, – он просто ослаб. У него начинается лихорадка, он выздоравливает, и лихорадка возвращается.
– А Кнут?
– Он не пойдет на юг, пока не убедится, что Сигурд присоединится к нему.
– А Йорик?
– Обоссался от страха.
– А Этельволд?
– Пьет и трахает служанку.
– А Хестен?
– Ненавидит тебя, улыбается и грезит о мести.
– А Эльфаделль?
– А-а, – произнес он с усмешкой. Оффа, отличавшийся мрачным характером, редко улыбался и отлично умел владеть своим лицом. Он отрезал ломоть сыра, сделанного на моей сыроварне. – Слышал, ты строишь мельницу?
– Верно.
– Разумно, лорд. Хорошее место для мельницы. Зачем платить мельнику, когда можно самому молоть зерно.
– А Эльфаделль? – повторил я, кладя на стол серебряную монету.
– Слышал, ты побывал у нее?
– Ты слышал слишком многое, – недовольно произнес я.
– Это комплимент, – сказал Оффа, сгребая монету. – Значит, ты виделся с ее внучкой?
– Эрсе.
– Так ее называет Эльфаделль, – сказал он, – и я завидую тебе.
– Кажется, у тебя молодая жена. Или я ошибся?
– Не ошибся, – помотал он головой, – только старикам не следует брать в жены молодых.
Я расхохотался.
– Ты устал?
– Я становлюсь стар для того, чтобы бродить по дорогам Британии.
– Тогда сиди дома в Лиссельфельде, – предложил я. – Ведь ты же не нуждаешься в серебре.
– У меня молодая жена, – сказал он, – и я нуждаюсь в том спокойствии, которое дарует дальняя дорога.
– Эльфаделль? – снова спросил я.
– Много лет назад, – наконец ответил он на мой вопрос, – она была шлюхой в Йофервике. Там Кнут и нашел ее. Она торговала собой и одновременно предсказывала судьбу. Наверное, она предсказала Кнуту нечто такое, что сбылось, и он взял ее под свой щит.
– Это он дал ей пещеру в Буккестане?
– Он пустил ее на свою землю, значит, да, дал.
– И она предсказывает людям то, что ему надо, чтобы они услышали?
Оффа заколебался, а это всегда было признаком того, что за его ответ нужно немного заплатить. Я вздохнул и выложил на стол еще одну монету.
– Она повторяет его слова, – подтвердил мою догадку Оффа.
– И что же она говорит сейчас? – спросил я, и он снова заколебался. – Послушай, ты, засохший кусок собачьего дерьма, – возмутился я, – я уже и так хорошо тебе заплатил. Рассказывай.
– Она говорит, что новый король юга появится на севере.
– Этельволд?
– Они используют его, – мрачно произнес он. – Как-никак он законный король Уэссекса.
– Он пропойца, да к тому же еще и идиот.
– А когда все это мешало человеку быть королем?
– Значит, датчане воспользуются им, чтобы умиротворить саксов, – задумчиво проговорил я, – а потом убьют.
– Естественно.
– Тогда почему они ждут?
– Потому что Сигурд болеет, потому что скотты угрожают землям Кнута, потому что звезды еще не выстроились в нужном порядке.
– Значит, Эльфаделль может только посоветовать дождаться нужного расположения звезд?
– Она говорит, что Йорик будет королем моря, Этельволд – королем Уэссекса, а все великие земли юга будут переданы датчанам.
– Королем моря?