Так что вместо них на Лунден пошли мы.
На празднование Рождества Эдуард надел корону своего отца. Изумруды ярко сверкали в свете огня, горевшего в камине огромного римского зала на вершине лунденского холма. Город был в безопасности.
Я был ранен то ли топором, то ли мечом, но в пылу битвы этого не заметил. Кузнец починил мою кольчугу, рана постепенно заживала. Однако я хорошо помнил страх, кровь, крики.
– Я ошибался, – сказал мне Эдуард.
– Да, лорд король, – согласился я.
– Нам следовало бы атаковать их при Кракгеладе, – сказал он и посмотрел в другой конец зала, где ужинали лорды и таны. В этот момент он сильно походил на своего отца, только вот лицо его стало жестче. – Священники говорили, что тебе нельзя доверять.
– Может, и нельзя, – сказал я.
Он улыбнулся.
– Но священники говорят, что войну определяет промысел божий. Ожиданием, говорят они, мы убили всех наших врагов.
– Почти всех, – поправил его я. – Но король не может ждать промысла божьего. Король должен принимать решения.
Он принял упрек спокойно.
– Mea culpa [14] , – тихо произнес он, – и все же Господь был на нашей стороне.
– На нашей стороне была канава, – сказал я. – И эту войну выиграла твоя сестра.
Именно Этельфлед задержала датчан. Если бы они переправились через реку ночью, они бы раньше пошли в атаку и смяли бы нас до того, как нам на помощь подоспел отряд Стипы. И все же многие датчане остались в Хунтандоне, испугавшись за свой тыл. А угрозу для их тыла представляли горящие поместья. Этельфлед, которой брат приказал уехать в безопасное место, вместо этого повела свой отряд мерсийцев на север и устроила те самые пожары, которые и испугали датчан и заставили их думать, будто за ними идет еще одна армия.
– Я сожгла два больших дома, – сказала она, – и одну церковь.
Она сидела слева от меня, Эдуард – справа, а отца Коэнвульфа и епископов усадили по краям верхнего стола.
– Ты сожгла церковь? – ошеломленно спросил Эдуард.
– То была очень уродливая церковь, – ответила Этельфлед, – но большая, и горела она ярко.
Горела ярко, это точно. Ее рука лежала на столе, и я накрыл ее своей ладонью. Почти все наши враги были мертвы, в живых остались только Хестен, Кнут и Сигурд. Но мы знали: убьешь одного датчанина, на его месте тут же возродится с десяток. Их корабли все равно будут приходить из-за моря, потому что они не успокоятся, пока не заполучат изумрудную корону или пока мы окончательно не разгромим их.
Однако на настоящий момент нам ничего не грозит. Эдуард властвует, Лунден наш, Уэссекс мы сохранили, датчане побиты.
Вирд бит фул аред.