– И кто нами командует? – спросил я.

Этот вопрос удивил Эдуарда.

– Я, конечно.

– А не архиепископ Плегмунд?

Эдуард напрягся.

– У меня есть советники, лорд Утред, – сказал он, – и только глупый король откажется слушать их советы.

– Глупый король тот, – возразил я, – кто не знает, кому можно доверять. А архиепископ посоветовал тебе не доверять мне. Он думает, будто я симпатизирую датчанам.

Эдуард поколебался и кивнул.

– Да, его это очень тревожит.

– Однако же, лорд король, я единственный из твоих людей, кто убивает этих ублюдков. Странное поведение для человека, которому нельзя доверять, не так ли?

Эдуард лишь пристально посмотрел на меня и вдруг отпрянул, когда мимо его лица пролетел крупный мотылек. Где-то вдали раздавалось пение. Слуга снял мантию с плеч Эдуарда, затем снял с его шеи золотую цепь. За открытой дверью, в соседней комнате, погруженной в полумрак, я разглядел девушку. Не жену Эдуарда.

– Спасибо, что пришел, – сказал король, заканчивая аудиенцию.

Я поклонился ему и удалился.

На следующий день прибыл Сигельф.

Глава двенадцатая

Драка произошла на улице у большой церкви, стоявшей рядом со старым мерсийским дворцом, где разместился Эдуард и его свита. Люди из Сента прибыли утром, они длинной вереницей прошли по старому римскому мосту, а затем под разрушенной аркой в стене, окружавшей Лунден со стороны реки. Над головами шестисот восьмидесяти шести человек, ведомых олдерменом Сигельфом и его сыном, Сигебрихтом, развевались знамена Сигельфа со скрещенными мечами и Сигебрихта с бычьей головой, рога которой были покрыты кровью. Было еще с десяток других знамен, по большей части с крестами или со святыми; всадников сопровождали монахи, священники и повозки, груженные припасами. Не все воины Сигельфа были верхом, пешие составляли как минимум сотню, и эта сотня последней вошла в город, сильно отстав от верховых.

Эдуард приказал сентийцам найти квартиры в восточной части города, но те захотели первым делом изучить город, и драка началась, когда с десяток человек Сигельфа заявились в таверну «Красный поросенок», популярную среди людей олдермена Этельхельма, и потребовали эля. Поводом для драки стала шлюха. Вскоре куча-мала вывалилась из дверей таверны на улицу. Мерсийцы, западные саксы и сентийцы спешно выхватывали мечи и ножи.

– Что происходит? – Эдуард прервал заседание совета и выглянул в окно. Он слышал крики и звон металла. На мостовой лежали мертвые и раненые. – Это датчане? – обеспокоенно спросил он.

Я проигнорировал вопрос короля.

– Стипа! – крикнул я, выбежал из зала и приказал управляющему немедленно нести мой «Вздох змея». Стипа уже созывал своих людей.

– Ты! – Я схватил за плечо одного из королевских гвардейцев. – Найди веревку. Длинную.

– Веревку, лорд?

– Там каменщики ремонтируют крышу дворца. У них точно есть веревка! Неси ее! Быстро! И найди кого-нибудь, кто может трубить в рог!

Я и еще десять моих человек выбежали на улицу. Там уже была сотня дерущихся, и еще больше народу наблюдало за дракой и болело за одних или других. Я мечом шлепнул первого попавшегося драчуна по голове, сбил с ног другого и заорал во все горло «Стоять!», но меня никто не услышал. Один, крича что-то, даже подбежал ко мне с мечом на изготовку, но потом, видимо, сообразил, что перепутал меня с кем-то, и исчез.

Тот самый гвардеец отыскал веревку, она была привязана к тяжелому деревянному ведру, и я воспользовался ведром как грузом, чтобы забросить веревку на вывеску «Красный поросенок».

– Давай сюда любого из дерущихся, – обратился я к Стипе.

Он нырнул в толпу, а я тем временем принялся делать петлю. Какой-то раненый с вываливающимися кишками полз вниз по улице. Кричала женщина. В канаве вода окрасилась кровью. Ко мне подбежал один из людей короля, в руке у него был рог.

– Труби, – велел я, – труби не прекращая.

Стипа приволок кого-то – мы не знали, из Уэссекса он или из Мерсии, – но для нас это не имело значения. Я затянул петлю у него на шее, врезал ему, когда он взмолился о пощаде, и вздернул его. Он повис, дергая ногами. Затрубил рог, настойчиво, въедливо, этот звук трудно было игнорировать. Я передал свой конец веревки Осви, своему слуге.

– Закрепи ее, – сказал я и заорал, обращаясь к собравшимся на улице: – Ну, кто еще хочет умереть?

Вид дергающегося на веревке и задыхающегося человека оказал на толпу успокаивающее действие. Наступила тишина. Из дворца вышли король и человек двенадцать придворных. Люди на улице тут же стали низко кланяться или преклонять колена.

– Еще одна драка, – прокричал я, – и умрете вы все! – Я взглядом поискал кого-нибудь из своих. – Дерни этого ублюдка за щиколотки, – велел я ему, указывая на повешенного.

– Ты только что убил одного из моих людей, – произнес чей-то голос. Я повернулся и увидел худощавого мужчину с лисьим лицом и длинными, заплетенными в косички рыжими усами. На вид ему было около пятидесяти, и его рыжие волосы на висках уже тронула седина. – Ты убил человека без суда! – обвинил он меня.

Я был значительно выше его, но он смотрел на меня с высокомерием.

– Я вздерну еще с десяток твоих людей, если они будут затевать драки на улицах, – сказал я. – И кто ты такой?

– Олдермен Сигельф, – ответил он, – и называй меня лордом.

– А я Утред Беббанбургский, – заявил я и был вознагражден проблеском изумления в глазах Сигельфа, – и ты тоже называй меня лордом.

Стало очевидно, что Сигельф раздумал биться со мной.

– Эх, и зачем они подрались, – ворчливо произнес он и нахмурился. – Ты ведь встречался с моим сыном, как я понимаю?

– Я встречался с твоим сыном, – ответил я.

– Он вел себя по-дурацки, – резко сказал Сигельф, – он молодой дурак. И получил хороший урок.

– Урок преданности? – спросил я, глядя туда, где Сигебрихт преклонял колено перед королем.

– Оба любили одну и ту же сучку, – сказал Сигельф, – но Эдуард был принцем, а принцы всегда получают желаемое.

– И короли тоже, – сказал я.

Сигельф понял намек и устремил на меня мрачный взгляд.

– Сент не нуждается в короле, – заявил он, явно пытаясь опровергнуть слухи о том, что сам хочет занять трон.

– У Сента есть король, – сказал я.

– Так нам говорят, – с сарказмом заметил он, – но Уэссексу следовало бы больше заботиться о нас. Все чертовы скандинавы, которых пинком под зад выкинули из Франкии, приходят к нашим берегам, и что делает Уэссекс? Сначала чешет задницу, а потом нюхает пальцы, мы же страдаем. – Он увидел, как его сын поклонился еще раз и сплюнул, только что обозначал этот плевок, почтение или пренебрежение к Уэссексу, определить было трудно. – Взгляни, что было, когда пришли Харальд и Хестен! – воскликнул он.