– А ты кем бы стал, если бы не фронт? – спрашиваю я.
– Наверно, книготорговцем, при моем-то идиотизме, – отвечает Карл.
* * *
На Вилли решение Карла произвело сильное впечатление. Он предлагает бросить всю эту чепуху и на острый крючок ловить удачу там, где она ловится.
Проще всего получить удовольствие от жрачки. Мы решаемся на продовольственный рейд. По карточкам одному человеку на неделю полагается двести пятьдесят граммов мяса, двадцать граммов масла, пятьдесят граммов маргарина, сто граммов перловки и сколько-то хлеба. Этим сыт не будешь.
Добытчики подтягиваются на вокзал уже с ночи, а то и с вечера, чтобы поутру отправиться по деревням. Поэтому, дабы нас не опередили, надо сесть на первый же поезд.
В купе отчетливый привкус озлобленной, обескровленной нищеты. Мы сходим на отдаленной станции и, чтобы прочесать всю местность, расходимся парами. Уж что-что, а ходить дозором мы умеем.
Я иду с Альбертом. Мы подходим к дому с большим хозяйством. Дымится навозная куча. В нежилой части дома длинным рядком стоят коровы. Нас встречает теплый запах хлева и молока. На шестах расселись куры. Мы с жадностью смотрим на них, но сдерживаемся, потому что на гумне люди. Мы здороваемся. На нас никто не обращает внимания. Мы стоим. Наконец одна женщина кричит:
– Проваливайте, попрошайки проклятые.
Следующий дом. Хозяин в длинной шинели как раз выходит на улицу и, посвистывая кнутом, говорит:
– Знаете, сколько здесь уже побывало? С десяток.
Мы удивляемся, поскольку приехали первым поездом. Значит, остальные подвалили вечером и ночевали по сараям, а то и в лесу.
– А знаете, сколько иногда бывает за день? – продолжает крестьянин. – До сотни. Что же тут поделаешь?
Это нам понятно. Взгляд крестьянина падает на форму Альберта.
– Фландрия? – спрашивает он.
– Фландрия, – отвечает Альберт.
– Я тоже, – говорит крестьянин, заходит в дом и выносит нам по паре яиц.
Мы лезем в карманы. Он отмахивается.
– Пусть там полежат. И так сойдет.
– Ну, тогда спасибо, брат.
– Не за что. Только не трепитесь. Иначе завтра здесь будет пол-Германии.
Следующий дом. На заборе замызганный листок: «Просить еду запрещено. Злые собаки». Практично.
Мы идем дальше. Дубовая рощица и крупное хозяйство. Доходим до самой кухни. В центре плита новейшей конструкции, сгодилась бы и для гостиницы. Справа рояль, слева рояль. Напротив плиты роскошный книжный шкаф, обрамленный витыми колоннами, и книги с золотыми обрезами. Перед шкафом старый стол и деревянные табуретки. Все это довольно странно. Сразу два рояля…
Выходит хозяйка.
– Пряжа есть? Только крученая, настоящая.
Мы переглядываемся.
– Пряжа? Нет.
– А шелк? Шелковые чулки?
Я смотрю на ее мощные голени. Постепенно мы начинаем понимать: она еще готова на обмен, но продавать ничего не собирается.
– Нет, шелка у нас нет, – говорю я. – Но мы хорошо заплатим.
Она машет рукой.
– А, деньги, грязные бумажки. Что ни день, дешевеют.
Она, шаркая, уходит. На ярко-красной блузке сзади не хватает двух пуговиц.
– Можно, по крайней мере, воды? – кричит ей вслед Альберт.
Она недовольно возвращается и ставит нам полную кружку.
– Ну, давайте, некогда мне тут с вами стоять, – ворчит она. – Лучше бы работали, чем у других время отнимать.
Альберт берет кружку и швыряет ее об пол. От бешенства у него пропал дар речи. За него говорю я.
– Чтоб у тебя рак открылся, карга старая.
Хозяйка оборачивается и разражается невиданной виртуозности многоэтажной бранью. Мы спасаемся бегством и идем дальше, по дороге толпами встречая добытчиков. Они кружат вокруг крестьянских домов, как изголодавшиеся осы над сливовым пирогом. Теперь нам понятно, почему очумевшие от всего этого деревенские не стесняются в выражениях. И все-таки мы продолжаем обход, кое-где нас гонят, кое-где что-то перепадает, иногда нас обкладывают другие добытчики, мы обкладываем в ответ.
После обеда встречаемся в пивной. Улов невелик. Пара фунтов картошки, немного муки, несколько яиц, яблоки, чуть капусты и мяса. Один Вилли взмок. Он является последним, под мышкой пол свиной головы, из карманов выпирают какие-то пакеты, правда шинели на нем нет. Он ее обменял, потому что у него еще одна дома от Карла, а кроме того, рано или поздно наступит весна.
До поезда у нас два часа, и они-то приносят мне удачу. В пивной стоит пианино, на котором я, от души налегая на педали, отчебучиваю «Молитву девы». На музыку выходит хозяйка, какое-то время слушает, потом кивает мне на выход. Я незаметно отползаю к двери и тут узнаю, что она очень любит музыку, но, к сожалению, у нее редко играют. Может, я еще приеду? Хозяйка дает мне полфунта масла и говорит, что хотелось бы почаще. Я, разумеется, соглашаюсь и обязуюсь каждый раз играть по два часа. Следующим номером я исполняю «Курган» и «Замок Штольценфельс».
Потом мы отправляемся на вокзал, по пути встречая других добытчиков, нацелившихся на тот же поезд. Все боятся жандармов. В конце концов отряд сбивается в кучу и поджидает поезд в сторонке от здания вокзала, укрывшись в каком-то темном ветреном углу, чтобы раньше времени не попасться на глаза. Так менее опасно. Но нас постигает неудача. Откуда ни возьмись два жандарма на велосипедах. Они неслышно подъехали сзади.
– Стоп! Всем стоять!
Страшное волнение. Просьбы и мольбы.
– Отпустите, нам нужно на поезд.
– Поезд только через пятнадцать минут, – невозмутимо говорит жандарм потолще. – Давайте все сюда!
Они идут к фонарю, где лучше видно. Один следит, чтобы никто не удрал, а другой проводит проверку. Почти все добытчики – женщины, дети и старики; большинство молчаливы и покорны, они привыкли к такому обращению и всерьез даже не верили, что им улыбнется дотащить до дома полфунта масла. Я смотрю на жандармов: мундиры, красные морды, сабли, кобура, точно такое же высокомерие и наглость, как и у тех, что были на фронте. Власть, думаю я, везде одно и то же, власть, пусть хоть на три сантиметра, но даже от этого дубеют. У одной женщины отнимают яйца. Она потихоньку уходит, но тот, что потолще, зовет ее обратно.
– Стоять! Что у вас там? – Он показывает на юбку. – Доставайте! – Женщина цепенеет. – Живее! – Женщина достает из-под юбки кусок шпика. Жандарм откладывает его в сторону. – Думали прошмыгнуть, а?
Женщина еще не осознает случившегося и тянется к шпику.
– Я ведь за него заплатила, он стоил всех моих денег!
Жандарм отводит ее руку, одновременно доставая у другой женщины из блузки кусок колбасы.