– Будете сидеть на полигоне, пока следующий спутник успешно не запустите! Новый год для вас отменяется! Понял меня?
– Конечно, Сергей Павлович, я и мои инженеры будем сидеть сколько надо, но вот рабочие? Они здесь, на полигоне, находятся уже два месяца, шестьдесят дней без единого выходного, работают по двенадцать-шестнадцать часов. Надо дать им недельку отдохнуть в Подлипках, давайте пришлем им смену? – Борис Евсеевич подмигнул сидящему за столом для совещаний мужчине в рабочем комбинезоне – бригадиру с подлипкинского завода.
– Если надо, – взорвался Королев на другом конце провода, – будут не только шестьдесят, а восемьдесят дней на полигоне сидеть! А не хотите работать, идите за ворота!
Черток положил трубку. Извиняясь, развел руками: мол, я сделал все, что мог.
И тут же телефон ВЧ-связи зазвонил снова.
– Да, Сергей Павлович.
Черток на этот раз не перевел аппарат в режим громкой связи, однако слышимость была такая, что каждое слово Королева все равно оказалось отчетливо различимым. На этот раз в голосе главного конструктора послышались не только напористые, но и отчасти искательные нотки.
– Я тебя прошу, Борис, мне очень нужен этот пуск. Если придется, там и новый год встречайте, да только добейтесь, чтобы изделие на орбиту вышло.
Иноземцев догадывался, почему Королев так стремится достичь успеха на разведывательном направлении. До них на политчасе доводили совсекретную информацию, что американцы, безо всякой шумихи, уже предприняли едва ли не сорок запусков разведывательных спутников «Дискаверер», из них двадцать пять – удачно. «Американе» (как их называл Королев) научились возвращать на Землю отснятую пленку, они уже умеют засекать в режиме реального времени запуски баллистических ракет, у них действует программа радиоперехвата переговоров между кораблями советского военно-морского флота. А у Советского Союза, при всех впечатляющих успехах пилотируемой космонавтики, на военно-разведывательном направлении – пока нет ни-че-го, ни единого полета! Естественно, что военные, которым принадлежит полигон и для которых, в сущности, Сергей Павлович работает, стали возмущаться. И, наверное, довели свое возмущение до Хрущева. А тот, несмотря на то, что Королев его любимчик, дал ему, видать, по шапке.
В итоге после разговора Чертока с Москвой в кабинете началось нечто вроде производственного совещания. Решили: работать посменно, круглосуточно, но постараться запустить второй спутник-шпион до Нового года, чтобы все-таки встречать праздник в Москве. Впрочем, Владика стимул в виде Нового года в столице не касался, он устал даже надеяться туда вернуться.
В итоге новый спутник ударными темпами подготовили к запуску на 28 декабря. А потом вдруг пришла команда из Москвы: на третьей ступени ракеты Р‑7 потребовалось слишком много переделок, готова она будет не скоро. Корабль следует законсервировать и всем возвращаться в Москву.
Иноземцев о последнем старался даже не думать. Он стал настоящим пленником Тюратама, кем-то вроде ссыльного декабриста. Владик вернулся в общагу, прилег на свою койку. Опять, судя по всему, ему придется встречать Новый год, как и прошлый, в Тюратаме. Все ребята, с которыми он уже сработался в ходе подготовки «Зенита-второго», отправятся в Москву. Он останется один. В прошлом году рядом хоть Радий был. А теперь – даже словом не с кем будет перемолвиться.
И вдруг в его комнату вихрем ворвался Жора:
– Ты что это разлегся? Вылет через час!
– Меня это не касается.
– Еще как касается! Я сам списки на первый «Ил‑14», идущий на Москву, видел. Ты в них.
– Это какая-то ошибка.
– Ошибка, не ошибка – пойди и выясни, а то без тебя улетим.
– Вы в любом случае без меня улетите.
– Что за упаднические у вас настроения, корнет, я не понимаю!
В сердце все-таки закралась надежда: а вдруг? И Владик, стараясь не обольщаться, встал с койки, оделся и побежал в штаб выяснять свою судьбу. На улице ветрило завывал вовсю, лепил в глаза снежной крошкой. Температура явно спустилась ниже минус тридцати. Владик придерживал рукой опущенные уши шапки – тесемочки давно оторвались, а пришить новые некому, да и некогда. Навстречу ему поспешал Черток – странноватой своей, вихляющей походочкой.
– Давай, Владислав, собирайся, едешь в Москву, – бросил он походя Иноземцеву.
– Вы точно знаете?
– Да. Говорят, сам ЭсПэ внес тебя в список.
Вот так, совершенно неожиданно, новый, шестьдесят второй год Владик встречал в столице нашей Родины, городе Москве.
1962.
Москва.
Галя
Сразу же после Нового года Галя легла в центральный авиационный госпиталь в Сокольниках.
Госпиталь еще не знал такого концентрированного нашествия девчат, поэтому все – пациенты, врачи, медработники, охрана – только головы сворачивали, когда они шли в столовую или возвращались из нее. Конечно, их спрашивали многие, непосвященные – пациенты и солдатики из обслуги: «Что это вы здесь делаете?» И поскольку правду отвечать было запрещено, девочки изгалялись, как могли – все вместе и каждая в отдельности. Кто говорил, что на бомбардировщиках теперь будут стюардессы служить. Кто фантазировал, что принято решение отныне всех летчиков‑мужчин поувольнять, а авиацию отдать исключительно в женские руки. А иной раз выдавали пенку – все равно никто не поверит – готовится специальный женский полк, как в войну «ночные ведьмы». Впрочем, ни одна самая строгая тайна ни в одном госпитале не остается таковой надолго. Вскоре пациенты стали относиться к девчатам особо уважительно: о, это спецконтингент, по теме номер один! Будущие космонавтки!
Несмотря на бесконечные осмотры, анализы и эксперименты, которым их подвергали в течение дня – порой далеко не приятные, так было Гале хорошо и здорово, что она находится в компании молодых, веселых, компанейских женщин! Жизнь теперь казалась настолько более яркой, чем в темной квартире со стариком генералом!
Однако душа все равно болела – по сыну. Правда, он и раньше с нянюшкой сидел, Галина только вечером с работы к Юрочке возвращалась – но теперь и того нет. Сидит здесь, в госпитале, сутки и недели напролет. Только раз, в воскресенье, удалось сбежать – подкупив вахтерш шоколадками.
В квартире Провотворова в Доме правительства все ей теперь показалось чужим, и даже сыночек, обрадовавшийся и прижавшийся к ней вначале, очень быстро к матери охладел и стал больше тянуться к няньке. А Иван Петрович продолжал оставаться важным и ни разу не обнял, не поцеловал. Он и в госпиталь к ней ни разу не съездил. Объяснял: «Ты пойми, Галина, если кто-то узнает о наших с тобой особых отношениях, не видать тебе отряда космонавтов, как своих ушей».
Хотя, на Галин взгляд, не такими строгими в полку подготовки космонавтов были нравы. Семейственность и кумовство в Советском Союзе, понятно, осуждались. Но вот с ними, к примеру, в госпитале лежала летчица Марина – у нее муж, Пашка, она не скрывала, уже отобран в отряд космонавтов и готовится к полету. Марина, кстати, как летчица со стажем, им много советов давала, как медиков обманывать – опыт у нее большой. К примеру, как с тошнотой справляться после испытаний на кресле Барани. Оказывается, очень помогают лимоны – и каждый, кто приезжал девчат навещать, привозил с собой целую авоську цитрусовых. Их делили на всех. Но, если честно, спасали они не до конца. На кресле, где вестибулярный аппарат проверяли, редко кто рыгать не начинал.