По своему опыту службы в разведке Алексей знал, что сейчас лучше всего сразу ответить отборным матерком – быстрее поверят.
Так и получилось. Он загнул трехэтажным матом. Федор даже удивился, но часового это убедило.
– Ползите сюда!
Они подползли поближе к окопу. Часовой наставил на них свой «ППШ»:
– Кто такие?
– Свои, из окружения выходим. Видишь танк? Это мы его угнали у немцев.
– Ничего себе! – поразился боец. – Ладно, ползите в траншею. Там наших полно, разберутся.
Из траншеи выглядывали любопытные. На «нейтралке» творилось непонятное, и всем хотелось досмотреть «представление».
Бойцы спрыгнули в траншею.
– Во! Я думал – немцы заблудились, а это наши! Привет, славяне!
Ну а дальше по уже не раз пройденному пути – к особисту. Их разоружили, отконвоировали.
Особист оказался хмурым капитаном средних лет. Он допросил всех, проверил документы.
– И где этот склад? На карте сможете показать?
– Смогу, – подтвердил Алексей.
Особист развернул перед ним чистую, без пометок карту. Алексей определился, ткнул пальцем.
– Недели три назад начальник склада к своему начальству отправился и не вернулся. Часть караула убило бомбой, вход засыпало. Ну а мы, значит, к своим подались.
– Проверим. А пока – в пехоту.
Сержант отвел их обратно в траншею, вернул оружие. Бойцы повеселели. Алексей сам думал, что их посадят в камеру или карцер, пока проверка будет идти. Промашку они, конечно, дали с танкистом. Надо было его в плен взять, да пожалел Алексей немца. Сам не знал, доберутся ли они живыми до своих, тут не до немчика было. Однако он приметил, что отношение к нему, Федору и Виктору было пока не таким, как к другим бойцам. Их не только не ставили в охранение – не отпускали даже в свой ближний тыл, на ту же кухню. Видимо, не доверяли.
Через неделю Алексея вызвали к особисту. Он шел в штаб, а у самого сосало под ложечкой, и было неприятное предчувствие.
Постучав в дверь, он вошел и представился.
– А, Ветров! Садись! Тебе выпал удачный случай реабилитировать себя и своих товарищей перед командованием.
– А что, разве мы в чем-то виноваты?
– А окружение? Почему вы не ушли со своим батальоном? Ты разговор на другие рельсы не переводи! Опять в штрафбат захотел?
– Люди и там живут и воюют.
– Живут, только недолго. Короче, надо нашего человека на ту сторону провести и склад показать. Сможешь?
– Попробовать можно, только линию фронта перейти сложно.
– В корень смотришь. Было бы просто – любого новобранца отправили бы. Мы со своей стороны поможем, организуем артналет. Согласен?
– А разве у меня есть выбор?
– Ну вот и договорились!
– А обратно-то как?
– Это тебе старший товарищ расскажет, будешь ему подчиняться. В роту не возвращайся, будь при штабе; я тебя позову.
Алексей вышел. В разговоре с особистом его задели слова о реабилитации. В чем его вина? В том, что немцы удачно развивали наступление и он, помимо своей воли и выполняя приказ командира, попал на склад и в итоге оказался в окружении? Так он не один такой, дивизии и корпуса попадали в немецкие «клещи» и окружение. Да черт с ним, с особистом и его обидными словами. Не за него он воюет – за Родину, за родителей.
Болтался он у штаба часа два, пока его снова не вызвали.
В комнате особиста находился еще один человек – мужчина лет сорока, лысоватый, в немецкой форме, с нашивками фельдфебеля на левом рукаве. Алексей внутренне удивился. Перебежчик или наш, из дивизионной разведки? Он и сам ходил в немецкий тыл при «маскараде».
– Познакомься, Алексей, это товарищ Петров. Он будет старшим, подчиняешься ему.
– Есть.
– Сейчас тебя переоденут и покормят.
Его накормили на кухне, и довольно сытно: суп с куском мяса, чего на передовой не было. Потом переодели в немецкую форму рядового, накинув сверху нашу плащ-накидку, чтобы он в глаза не бросался.
– Пилотку сними, – посоветовал ему особист.
Когда начало смеркаться, особист проводил их на передовую.
Ждали долго, часа полтора, когда сзади полыхнуло и на немецкие позиции обрушились ракеты – из нашего ближнего тыла стреляли «катюши». Немецкие позиции накрыло взрывами.
– Пора.
– Удачи.
Петров поднялся на бруствер, Алексей – за ним. В том, что фамилия его спутника действительно Петров, Алексей сильно сомневался, но сомнения свои держал при себе, не высказывал.
Некоторое время, пользуясь темнотой, они шагали по «нейтралке», потом опустились на землю и уже дальше продвигались по-пластунски. Алексей попросил Петрова пропустить его вперед и начал шарить перед собой руками, опасаясь мин.
– На этом участке мин нет, проверено, – сказал Петров. – Не трать время.
Ну, нет так нет. Баба с возу – кобыле легче.
За полчаса они добрались до немецкой траншеи. Там пахло толом, земля еще курилась дымом и все было перепахано. ДОТы и ДЗОТы были разрушены, траншея обвалилась – полный хаос. Там и тут ходили санитары с белыми повязками на рукаве, отыскивая раненых.
Траншею миновали легко, даже слишком. В темноте видно было плохо, и они то и дело наталкивались на убитых. А дальше, нисколько не смущаясь, Петров вышел на грунтовку. Алексей не отставал. Подумал только про себя, что документы, наверное, у Петрова настоящие, изъятые у пленного или убитого немца. Но у него-то документов вообще никаких нет, и языка он не знает. И если их остановит патруль фельджандармерии, быть беде. А пока он не отставал от Петрова.
И как сглазил. Они подошли к мосту и увидели, что он охраняется караулом. Петров только предупредил Алексея: «Молчи, я сам!»
Он предъявил патрульным документы, поговорил с ними на немецком. Алексей чувствовал себя не в своей тарелке. Спросят что-нибудь у него – и все. Однако обошлось, они прошли по мосту.
Отойдя немного от моста, они сделали привал на лесной опушке.
– До утра посидим. Не ходят немцы ночью пешком, подозрительно будет, – объяснил Петров. – Можешь вздремнуть.
Кто бы отказался? Алексей почти сразу уснул.
Едва на востоке забрезжил рассвет, его разбудил Петров.
– Сходи умойся и воды попей; тут ручей рядом, в той стороне, – он махнул рукой, указывая направление.
Алексей так и сделал.
Потом они перекусили галетами и кругом копченой колбасы из ранца.
Вышли на дорогу. Дождавшись грузовика, Петров вскинул руку. Переговорив с водителем, он уселся в кабину грузовика, указав Алексею на кузов. Грузовик тронулся. Погода была осенняя, и в открытом кузове здорово дуло. Не помешала бы уже шинель, но приказа перейти на зимнюю форму одежды не было ни в Красной Армии, ни в немецкой.