В пятом классе во время летних каникул меня взяли на ловлю макрелевого тунца, чтобы приучить к профессии рыбака. В утлой лодчонке, помимо дяди, находились еще двое молодых людей, но я, будучи юношей послушным, пристроился рядом с дядей и, положив руки на весла, которыми он управлял, учился грести. Вышли на рейд. Море было спокойным. Дядя, обучая меня гребле, объяснял, что для рыбака самое важное — с раннего утра определить, как будет меняться погода в течение дня.
В те времена еще не существовало прогнозов погоды, и дядя сказал, что он каждое утро определяет предстоящую погоду по горе Фудзи. Когда выходишь в море, Фудзи хорошо видна отовсюду, и по изменениям цвета неба и склонов горы, по очертаниям облаков возле Фудзи можно определить, какая в этот день будет погода. Он велел мне хорошенько запомнить цвет неба и Фудзи в то утро: белое облачко неподвижно висело над вершиной и вскоре растаяло — это предвещает штиль, но часа через три вновь поднимется слабый ветер…
По молодости лет дядино предсказание меня ужасно заинтересовало, и, когда на следующее утро мы вышли в море, я первым делом спросил его:
— Сегодня небо и Фудзи такого же цвета, как вчера, но справа от горы — облако, каким же будет прогноз погоды?
После этого дядя каждое утро, работая веслами, усердно посвящал меня в тайны природных примет, я проявлял любопытство и забрасывал его вопросами, к тому же продемонстрировал ловкость в ужении тунца, так что он успокоился, решив, что из меня получится хороший рыбак и его заботы не пропали втуне. Однако летние каникулы подходили к концу, и вот однажды, как обычно, закончив утренний лов, мы натянули парус и прилегли немного вздремнуть, но как только рыбаки проснулись, я, не смыкавший все это время глаз, придвинулся к дяде и шепнул:
— Мне никак нельзя быть рыбаком. Вы уж меня простите, я вас когда-нибудь отблагодарю.
— Почему же это тебе нельзя быть рыбаком?
— Гора Фудзи мне сказала. Я не должен погибнуть на море. Ты, говорит, родился на благо Японии, на благо всего мира… А потому должен поступить в среднюю школу…
— Мы не богатеи, ты не можешь учиться в средней школе!
— Деньги я попрошу у богов.
Обо всем этом дядя тотчас забыл. Он знать не знал о существующем в деревне неписаном законе, просто бедняки не могли позволить себе отправлять детей учиться в среднюю школу, кроме того, дядя никогда не слышал, чтобы боги ниспосылали людям деньги, поэтому, решив, что все это привиделось мне во сне, он не придал моим словам значения. К тому же в следующем году во время летних каникул я, как и прежде, шел с ним в море, ревностно расспрашивал о приметах, да и морская болезнь, по сравнению с прошлым годом, не так меня мучила, поэтому дядя был уверен, что в апреле, окончив школу, я стану заправским рыбаком.
На исходе года тетушка по секрету высказала ему свое беспокойство по моему поводу. Дело в том — я сам признался в этом тете, — что почти три месяца с утра до вечера я истово молился перед капищем в домашней божнице, чтобы Бог ниспослал мне денег на учебу и чтобы в знак своего расположения положил на столик для подношений бумажные ассигнации или серебряные монеты; проснувшись спозаранок, я бежал к столику, но никакого знака от Бога так и не дождался. Тогда я решил, что Бог, обитающий на небесах, гнушается посещать такое маленькое капище, и с этого времени, как только выпадала свободная минута, я выходил на берег реки Каногавы, шел к заливу или взбирался на гору Усибусэ и, обратившись к небу, возносил ту же молитву, ожидая, что с неба посыплются деньги, но все тщетно. Я понял, что Бог охотно принимает деньги от людей, но сам людям не даст и полушки. Поэтому отныне я сам должен искать тех, кто дал бы мне денег…
— Бедняжка, — сокрушалась тетя, — боюсь, как бы он с отчаяния не совершил чего дурного… Нельзя ли что-нибудь сделать?..
Дядя ее успокаивал:
— Он мальчик тихий, ничего дурного не совершит. Когда поймет, что не в его силах что-либо изменить, он смирится и станет рыбаком.
Все же дядя стал за мной примечать. Парень сделался молчалив, даже дома слова не вытянешь, со школьными друзьями не играет… Вечерами под единственной электрической лампочкой вместе с теткой подшивает платки, которые она берет в качестве надомной работы. Несмотря на то что подшивание платков — сугубо женское занятие, он сам попросил тетю научить его и посвящает этому каждый вечер, верно надеясь скопить денег на учебу, но за один подшитый платок дают пять ринов, а так как за вечер трудно подшить больше одного платка, в месяц можно заработать не больше двенадцати сэнов. А он-то, бедняга, надрывается, думая, что с этим грошами сможет осуществить свою заветную мечту — учиться в школе!..
Дядя задумался о том, когда же эта мечта мной овладела, и наконец понял. На пятом году моей учебы, во время летних каникул, месяца два назад, наступил день, когда в Ганюдо и других окрестных деревнях впервые включили электричество. Еще за три месяца до того в каждом доме установили оборудование в расчете на одну лампочку. Прежде все пользовались бумажными фонарями и керосиновыми лампами, с приходом ночи деревня погружалась во тьму, никто не выходил из дома, невозможно было даже поужинать, поэтому все рано ложились спать. В назначенный день объявили, что вечером включат свет, жители ждали, судача о том о сем. Как только солнце зашло и стало темно, внезапно зажегся электрический свет. Одним махом ночь точно озарилась. Пораженные, мы не могли сдержать криков изумления. К столбам электропередачи, стоящим вдоль деревенской улицы, также навесили лампочки, и сельчане бурно веселились всю ночь напролет, как на празднике.
Тетя тогда мне сказала:
— Вот и отлично! Теперь тебе не придется больше чистить лампу… Руки у тебя выросли, в ламповое стекло не влезают, каждый вечер мучишься…
А я ответил совершенно невпопад:
— Наш учитель Масуда говорит, что электричество — замечательная вещь. Его изобрел некто Эдисон… Он был беден, но умен и, приложив усилия, поступил в среднюю школу и сделал это открытие… Ты тоже, сказал учитель, парень умный, поэтому во что бы то ни стало должен попасть в среднюю школу и сделать открытия, которые бы порадовали всех…
Дядя слышал наш разговор, но пропустил мимо ушей. Оставалось меньше месяца до окончания начальной школы, и он был уверен, что потом я стану рыбаком и кормильцем семьи, и вдруг, в середине марта, в день, когда наконец стих западный ветер, вернувшись из школы, я нашел адресованное мне письмо, прочел и, крикнув, что мне опять надо в школу, стремглав выбежал из дома. В тот вечер благодаря установившемуся на море затишью было решено выйти на ночной лов каракатиц, но к назначенному времени я не вернулся.
В письме сообщалось о согласии посылать мне по три иены в месяц на учебу и прилагался чек почтового перевода. Я показал его учителю и попросил подать вступительное заявление, но получил отказ, поскольку срок подачи уже истек. Тогда директор школы Коикэ, сжалившись, пошел со мной в среднюю школу и настоятельно попросил тамошнего директора принять заявление. В результате, в виде исключения, оно было принято.