— Подожди.
Губы чуть заметно шевелились, она сидела неподвижно, но губы шевелились. Он это теперь заметил.
Торопливо стаскивая и кидая одежду, Трескин принялся раздеваться сам, а когда разделся, ощущая себя все ж таки довольно глупо, стал ждать.
Она открыла глаза и посмотрела на него новым взглядом.
— Ты молилась? — догадался Трескин.
— Да, — сказала она, не меняя позы.
— Ты что, в бога веришь?
— Нет, — сказала она.
— Кому ж ты тогда молилась? — удивился он.
— Все. Не нужно больше говорить. Иди сюда.
Она протянула руки.
Лестницу Саша изготовил по образцу и подобию той, что видел у немого; все же она оказалась сооружением громоздким, не для общественного транспорта. Особого значения это не имело, поскольку Саша не нуждался ни в транспорте, ни в общественном внимании; он вышел из дому около одиннадцати, в первом часу ночи небыстрым шагом добрался до гостиницы «Глобус». Взлом конторы Трескина Саша наметил на половину четвертого, на тот глухой час, когда самые поздние уже легли, а самые трудолюбивые еще не встали.
Между высоким зданием гостиницы и проектным институтом, изогнутый корпус которого лишь немногим не дотянулся до гостиницы, уцелел перекопанный пригорок и несколько старых деревьев; здесь среди густого бурьяна Саша загодя еще присмотрел местечко припрятать лестницу. Днем на пригорке выгуливали собак из большого дома, который облегал гостиницу с тыла, теперь здесь не было ни души, казалось особенно дико и глухо, хотя дом, в котором жили собаки и их хозяева, еще светился огнями. Взгорок подступал к гостинице вплотную, так что оставалось только спуститься по крутому откосу, чтобы оказаться у подножия узкой, уходящей в темное небо стены. В самом низу светлела широкая грузовая дверь, к ней вели десяток ступенек со взъездом для тележек. Балконы начинались со второго этажа — один над другим восемь квадратных балкончиков со сплошным ограждением. Еще выше — четыре больших балкона, они заворачивали по стене направо, заканчиваясь на фасадной стороне здания. При взгляде снизу четыре больших балкона почти сливались между собой, образуя уступ высоченной скалы, но скала продолжалась и дальше, над уступом, смутные ее очертания сливались вверху с ночной чернотой. Полукруглый выступ стены, протянувшийся вверх от основания и до неба, затягивал взгляд, как устремленный отвесно прочерк, — оторопь забирала, когда Саша задирал голову, обращаясь лицом к вершине.
Туда, на устрашающую высоту, и не нужно — он должен был это себе напомнить. Любая незапертая дверь сойдет — третий этаж, четвертый или сразу второй. С балкона надо будет проникнуть на лестницу, соединенную с основным корпусом гостиницы переходами. Собственно, все это был пожарный стояк, сбоку от гостиницы заключенная в башню отдельная лестница; в обычное время ею почти не пользовались.
Оставив пригорок, Саша отправился в обход — все четырнадцать этажей гостиницы высились над ним расцвеченной квадратами окон громадой. В огнях стоял город, ближние дома и кварталы за рекой. На широком проспекте и на мосту редкие машины проносились с шуршанием и посвистом. Затерянные на тротуарах, словно избегающие друг друга, одинокие пешеходы шли и никуда, казалось, не приходили… И становилось тихо, тогда Саша слышал собственные шаги, размеренные и скучные.
Не далеко от гостиницы, но и не слишком близко Саша присмотрел лавку, достал бутерброды и книгу — под фонарем хватало света, чтобы читать. Бутерброды он съел сразу, а книга пошла плохо. На этот раз, для ожидания, он выбрал из папиного арсенала детектив Чейза, полагая, что примитивный текст и примитивные, заданные, как арифметическая задача, страсти помогут ему заполнить мыслительное пространство чем-нибудь необременительным… Однако ошибся. Было ли тому причиной скрытое волнение или нет, но текст вызывал отвращение, люди, изображенные Чейзом, скуку. И Саша не понимал, из-за чего они все так суетятся, разыскивая убийцу, хотя совершенно ясно, с первой страницы, что убить мог любой, любой без исключения из выведенных Чейзом персонажей. Не исключено, что это мог сделать и сам Чейз.
— Вот что значит сделка с совестью, — пробормотал Саша, захлопывая томик. Нужно же было связываться с уголовщиной, когда дома на столе осталась недочитанная «Мечта» Эмиля Золя, книга чудная, прозрачная, полная света и тени, игры оттенков.
Саша вздохнул или, может быть, зевнул, сунул руки в карманы и, вытянув ноги, развалился в вызывающей позе. Что было, однако, чистой видимостью, на самом деле Сашу пробирала дрожь — от ночного холода.
И не помог бы тут, вероятно, даже Эмиль Золя.
Он часто зевал и часто смотрел на часы. А поднялся резко и сразу, рывком — в пятнадцать минут четвертого.
На взгорке среди бурьяна лежала припрятанная со вчерашнего дня доска. Обструганный ее конец Саша вставил подрагивающими руками в нижнюю часть трубы, которая составляла одну из боковин лестницы. Доска эта была удлинитель для первого балкона, и она действительно понадобилась. Бегло осмотревшись, Саша спустился к стене и со ступенек перед грузовой дверью зацепился прямо над собой за перила. Нижняя перекладина веревочной лестницы, которая соединялась дальше с короткой железной, пришлась достаточно высоко. Холодящий был миг, когда Саша болтался в пустоте, не имея возможности оглянуться да и предпринять что-нибудь, если появится не вовремя прохожий. Выручить могли только лишь скорость и везение.
Живо поднявшись, Саша перевалился через перила, поспешно втянул за собой лестницу вместе с веревочным охвостьем и сразу присел, чтобы его не видели с улицы — здесь было довольно светло.
За светящимся матовым стеклом в гостинице стояла тишина. Алюминиевая дверь оказалась заперта. Так же как и окно.
Значит, подниматься. Зацепить и утвердить лестницу, вскарабкаться на ограждение и перевалиться в пустоту, ногою ловить перекладину.
Дверь следующего, второго балкона, не поддалась. Так же, как дверь третьего. Саша поднялся на четвертый и обнаружил, что и тут все перекрыто. Они там, в гостинице, не особенно заботились о ночных гостях. Не ожидали их, во всяком случае, с тыла.
Для такого рода затруднений Саша припас короткий воровской ломик, он болтался в петле под курткой. Но трудно было сказать, имелась ли у балконных дверей и окон сигнализация, да и не хотелось ничего ломать без нужды.
А заглядывать вверх, на уходящие чередой балконы, было жутковато. Земля по-прежнему оставалась ближе, чем вершина, но выступ, четыре опоясывающих башню балкона, надвинулся угрожающе. С пятого этажа просматривались окрестности, купы деревьев на взгорке темнели совсем рядом, под рукой.
Саша достал ломик и попробовал подцепить дверь — она держалась прочно, и речи не могло быть, чтобы вот так вот нажать — и отскочило. Тут пришлось бы поработать всерьез, с лязгом и грохотом. Так что от мысли ломать пришлось отказаться. И как ни жутко было заглядывать вверх, путь вниз, к отступлению, был и вовсе заказан, Саша это хорошо понимал.