Он высунулся, зацепился и полез, проживая во времени каждое отдельное движение. Странная пришла тупость, отупение страха — однообразная, мелкая, почти не мешающая дрожь. Под пеленой отупения таился все тот же страх. Страх подстерегал, его, Саша боялся страха, потому лез, не останавливаясь больше нигде, не пробовал двери, а просто поднимался заведенными безостановочными движениями с балкона на балкон.
Так он залез на самый вверх, и оказалось вдруг, что больше ничего нет: кусок стены с изломом отвесного изгиба над головой и черное звездное небо. Саша втащил за собой лестницу и прошелся по балкону онемевшими, негнущимися ногами.
Во все стороны лежал укрытый темнотой город; разреженные огни не проясняли его очертаний.
А дверь стояла приоткрытая.
Недолгое время спустя он вышел в конец длинного гостиничного коридора, посредине которого тянулась ковровая дорожка.
Сюда он хотел попасть и здесь стоял, ощупывая в карманах связки ключей.
По обеим сторонам коридора тянулись номера, дальше за лифтами, напротив главной лестницы находился невидимый Саше пост. Там, возможно, дежурила горничная. А может быть, ее не было. Или она спала. Это уже нельзя было предугадать. Оставались последние двадцать шагов.
Возле шестьсот четырнадцатого номера он повернулся спиной к лифтам и к посту, где, возможно, спала горничная, стараясь не звякнуть, потянул из кармана связку ключей. Потом, не закончив это дело, тронул ручку, нажал — дверь отворилась.
Несколько мгновений Саша стоял в бездействии, пытаясь сообразить, что это значит.
Это походило на западню.
Можно было, однако, ломать голову сколько угодно и ни до чего не додуматься. Он бросил косой взгляд вдоль коридора и скользнул в темноту.
Так или иначе, дверь отворилась, и Саша оказался в конторе Трескина. Это обстоятельство нельзя было подвергнуть сомнению, но это-то и представлялось самым невероятным! Он сделал все, что задумал, и в полчетвертого ночи, в точно назначенное время очутился в конторе Трескина.
Явственно рисовалось белесое окно. Саша нашарил выключатель — при ярко вспыхнувшем свете он увидел, что в конторе погуляли. На столе секретарши стояли пустые бутылки, тарелки с объедками, валялись вилки, какие-то сальные обертки, колбасная шелуха, крошки и недоеденный торт. Грязная тарелка с окурками воняла на подоконнике. На зеленом ковровом покрытии пола расползлось влажное пятно. Въедливый запах сигаретного дыма и спиртной дух.
Осмотревшись, Саша присел возле Аллочкиного стола и с ощущением легкой брезгливости выдвинул ящик — там лежала помада, тени, маникюрный набор, какие-то целлофановые пакеты, сквозь которые просвечивали шерсть и капрон. Яркие коробки. В ящике пахло духами и все равно дымом. Саша заглянул сюда, заглянул туда, но всерьез за поиски не принимался. Начинать все же следовало с кабинета Трескина.
Полагая, что и эта дверь не будет для него препятствием, Саша толкнул ее и включил свет.
На большом столе Трескина во всю его длину лежал человек.
И на диванчике, подобрав ноги, лежал человек.
Тот, который на диванчике, была женщина. Она спала.
А который на столе не спал.
Он смотрел на Сашу.
Он вытянулся в праздной позе, уместной более на пляже, чем на столе, подсунул под голову несколько папок и подложил руки.
— А я думаю, что это там шебуршится? — произнес человек. Тот, что на столе. Та, что на диванчике, продолжала спать. — Чего это ты колобродишь ни свет ни заря?
Если у Саши и был ответ, он его не сказал.
— Выпить есть? — спросил он вместо того.
— Посмотрим, — откликнулся человек и попытался сесть. После нескольких попыток он справился с головокружением и, упершись руками в стол, устроился более или менее устойчиво.
Это был ладный чернявый парень. Отяжелевшие с перепоя черты лица старили его, наверное, лет на десять. Саша подумал уж было удалиться, чтобы не беспокоить лишний раз хлопца, но, оказывается, несмотря на крайнюю задумчивость, парнишка материального мира в своих блужданиях духа не покидал.
— Сейчас дам, — забормотал он, подметив попятное движение Саши, и оглушительно рявкнул: — Нинка, Нинка, смотри, кто пришел!
Нинка мотнула толстой пяткой — колготки там были продраны — и невнятно матюгнулась, не размыкая веки.
— Найдем, — утешил Сашу парнишка, а затем добавил: — Я тебя знаю, ты писатель. За это сейчас и выпьем.
Получается, он Сашу и в самом деле знал, видел когда-то в конторе, а вот Саша, напротив, не понимал, с кем имеет дело.
— Ты писатель, — продолжал шебутной парнишка. — А я вице-президент. Кто больше?
— Вице-президент, — наугад сказал Саша.
— Дурак. Трескин всех больше. За это и выпьем. — Он еще подумал, по-пьяному скривил губы и, качнувшись, внес важное уточнение: — Писатель ты дерьмовый.
Саша не брался спорить ни по существу, ни по форме высказывания.
— Дерьмовый писатель… да… А я дерьмовый вице-президент. Кто из нас дерьмовее?
— Трескин? — ступил Саша на протоптанную дорожку.
— Дурак. Я самый дерьмовый. Жора меня зовут. Самый дерьмовый я.
Опять Саша не стал спорить, хотя нельзя исключить, что на этот раз его возражения были бы приняты благосклонно.
— Ты писатель, а я четвертый день уже как вице-президент. Кому из нас лучше? — проявляя необычайную любознательность, не унимался Жора.
— Обоим плохо.
— Правильно! — удивился Жора. — Правильно, — повторил он, ошарашенный остроумием собеседника. — Правильно, Александер. Можно я буду звать тебя Александер? Александер — это красиво. И заметь: длиннее, чем Александр. А чем длиннее, тем больше уважения.
Решившись после стольких рассуждений отправиться на поиски обещанного спиртного, Жора поднял с пола темную бутылку, поболтал и пренебрежительно отставил, полез в платяной шкаф. Порывисто распахнув дверцы, одну и другую, он повел рукой:
— Джин, бренди, водка, коньяк?
Под пустыми вешалками на дне шкафа теснились разномерные бутылки.
— Водка, — сказал Саша из скромности.
Жора беспрекословно достал водку, впрочем, уже початую, отыскал два пользованных стакана и честно налил обоим.
— Выпьем, уважаемый Александер. Сегодня у нас с тобой маленький праздник: я проиграл пари.
— Праздник или поминки? — пытался сострить Саша, стараясь подладиться под игривый тон аборигена.
— Праздник, — возразил Жора. — Ведь это то самое пари, которое ты выиграл.
Раздвинув губы в похожей на оскал незаконченной, застылой улыбке, Жора ждал, что гость спросит «какое пари»? Саша не спросил.
— Выпьем, — сказал он.