– Я не слепой, читать умею.
В документах Игоря была запись о том, что он возглавляет отделение боепитания.
– Почему без транспорта?
– Мотоцикл выведен из строя, колеса прокололи. Задние – и на мотоцикле, и на коляске. В Чаусах помощь попросим.
– Проходите! – Патрульный вернул документы. – Можете следовать!
Когда разведчики отошли на безопасное расстояние, Игорь выругался:
– Что ему не понравилось?
– Твой берлинский акцент. Столичных жителей нигде не любят, – ответил старшина. – Зеленый кант у него на погонах видел?
– Видел. И что?
– Фольксдойче брали в четвертую и тридцать пятую дивизию, охранные – приметь! Если мы у него проверку прошли, то армейский патруль и подавно пройдем!
Игорю стало стыдно. Учил же на занятиях в разведшколе и нашивки, и цвет кантов на погонах или пилотке, и какой орел со свастикой – а их было несколько видов. Эсэсовский отличался от армейского, а офицерский – от солдатского… И вот получилось, что не просек. Глазастый старшина, надо признать.
Едва они зашли за поворот, как сзади раздался шум мотора, их догнал грузовик и, подняв тучу пыли, остановился.
– Эй, привет, камрады! Угостите сигареткой – подвезу до Чаус или Могилева.
– Конечно, приятель! – расплылся в улыбке Игорь. Достав из кармана пачку сигарет, он протянул водителю и, когда тот скромно взял сигарету, предложил: «Бери две».
– О! Спасибо! Ты берлинец?
– Да.
– Я тоже до войны в Берлине жил – недолго, правда, два года. Садитесь.
Кабина «Бюссинга» была широкой, и все уместились, не тесня друг друга.
Водителю хотелось поговорить:
– А ты где жил?
– На Бисмарк-штрассе, – соврал Игорь – просто запомнилось название из одной книги.
– О, почти рядом. А я – на Фридрих-штрассе.
Игоря пробил холодный пот – он сроду в Берлине не был. И проколоться можно было сейчас на любой бытовой мелочи, скажем – названии пивной. Потому он постарался перевести разговор в другое русло:
– Где служишь?
– А, даже говорить неудобно… в похоронной команде. В Могилев за бумажными мешками еду. Паршивая служба, но все равно лучше, чем сидеть в окопах.
Похоронное дело у немцев было организовано четко, своих погибших они хоронили в плотных бумажных мешках с пропиткой.
На шее у военнослужащего висел жетон с личным номером солдата или офицера. Посередине этого жетона была просечка, и он легко ломался. Одна половина жетона оставалась на трупе, а вторая отправлялась в штаб, для учета.
Наши солдаты имели деревянные или эбонитовые смертные медальоны-пеналы. Они легко разрушались или сгнивали, да и записки в них заполнялись солдатами редко – это считалось дурной приметой. Поэтому после войны многих погибших нельзя было опознать.
Вообще организация в немецкой армии была на высоте, оказалась продумана каждая мелочь – так было удобнее воевать. Однако же русский дух и стремление к победе были сильнее.
Через полчаса они въехали в Могилев, и водитель подрулил к солдатскому кафе.
– Здесь хорошее пиво и айсбан. Хотите составить компанию?
Разведчики не отказались – есть хотелось.
Айсбан оказался тушеной капустой с мясными колбасками.
Все вместе они устроились за одним столиком. Эмиль – так звали водителя – оказался парнем общительным.
Когда пиво было выпито и капуста с колбасками съедена, Игорь предложил выпить коньяка, и предложение было принято с восторгом. В высокие пивные бокалы Игорь плеснул из фляжки по пятьдесят граммов.
Эмиль поднял свою кружку:
– Прозит!
Они выпили.
– Мне ехать пора. Хорошие вы парни, не жадные. Такой коньяк дорого стоит. Вы когда назад?
– Как получится…
– Могу и обратно подбросить. После получения груза полчасика у пивной буду.
– А куда поедешь? Может, нам не по пути?
– Есть такой русский город – Брянск.
Разведчики переглянулись: город недалеко от линии фронта, все лучше, чем пешком топать.
Разведчики направились на поиски адреса. Немцы в оккупированных городах меняли названия улиц, но на многих домах остались прежние, еще советские таблички.
Искомая улица оказалась рядом, и в эти минуты Игорь страстно желал одного – чтобы агент оказался дома. Кто он, они еще не знали, знали только фамилию – Штойбе – и пароль.
Дом оказался одноэтажным добротным особняком еще дореволюционной постройки, из красного кирпича, за небольшим палисадником.
Игорь постучал в дверь. Старшина встал немного в стороне и расстегнул клапан кобуры – неизвестно, что ждет их за дверью, агент или гестаповская засада.
За дверью послышался звук шагов, она открылась, и оба разведчика застыли в удивлении – на пороге стояла женщина в эсэсовской форме, небольшого роста, очень красивая блондинка с вьющимися волосами, выбивающимися из-под пилотки. На правой петлице – руны, витые погоны с лимонно-желтым кантом – знак службы связи и пропаганды. Однако выражение ее лица было откровенно высокомерным.
– Что угодно солдатам? – и сухо, дежурно улыбнулась.
– Гутен таг, – ляпнул Игорь.
Да какое сейчас утро, если уже послеобеденное время…
– Вам посылка от тетушки.
Брови у блондинки поднялись, секунда промедления…
Краем глаза, боковым зрением Игорь увидел, как рука старшины потянулась к кобуре.
– Давно жду, заходите.
У разведчиков отлегло от сердца – отзыв был правильный. Не услышали бы они его – пришлось бы работать ножом и уходить. Стрелять невозможно, центр города.
Когда разведчики вошли в обширную прихожую, женщина заперла за ними дверь.
– Кобуру застегни, – обратилась она к старшине, – и за оружие не хватайся. У меня гость, он свой.
Женщина провела разведчиков в комнату.
За столом сидел немец, тоже эсэсовец, и, судя по знакам различия – четыре квадратика и две полоски, – гауптштурмфюрер.
Игорю стало неуютно – в эсэсовское гнездо попали, блин!
– Садитесь, мальчики, – на чистом русском языке произнесла женщина.
Гауптштурмфюрер и бровью не повел, как будто каждый день видел перед собой русских солдат в немецкой форме.
Когда парни уселись на стулья, женщина сказала:
– Вам повезло, я на обед приехала. Обычно меня можно застать лишь вечером.
Эсэсман сидел молча и лишь пускал к потолку кольца дыма, причем делал это виртуозно – одно кольцо дыма проходило сквозь другое.