Кейт вытерла пот у него со лба.
– Ты выздоровеешь. Все образуется. Я сейчас приготовлю тебе…
Он не дал ей договорить:
– Ты меня совсем не знаешь.
– Знаю, причем намного лучше, чем ты думаешь: мне известно, что ты храбрый, добрый и…
– Нет, не знаешь. И не помнишь меня. Но это и к лучшему. Когда я только сюда приехал, меня это беспокоило: боялся, что ты можешь меня узнать, – но так… – Он хрипло вздохнул. – Но так даже лучше.
– О чем ты? – Кейт затаила дыхание. – Что лучше?
– У тебя все так хорошо сложилось, Кэти. Если бы она видела тебя, то гордилась бы тобой. – Голос его затих, глаза закрылись.
Что он сказал?
Кейт потрясла его за руку.
– Кто? Кто гордился бы?
– Спой мне, – шепотом попросил он. – Твой чудесный голос будет последним, что я услышу. Я унесу с собой отголосок рая, даже если меня отправят в ад.
Кейт не знала, как реагировать на его бессвязные мысли. Возможно, Торн просто бредил. Это могло быть единственным объяснением.
– Я должна истолочь траву, – выговорила она с трудом. – Нужно приготовить мазь, а потом отвар.
– Спой. – Рука, державшая ее волосы, ослабела, и он пропустил прядь волос через пальцы. – Только не про сад. И не про цветы. Что-нибудь другое.
Она застыла в недоумении.
– Откуда ты знаешь эту песню? Слышал от меня?
– Всегда ее терпеть не мог… Из твоих уст…
Кейт порылась в памяти: мог ли он слышать эту песню от нее, – но так и не вспомнила. Впрочем, даже если и услышал, почему она ему так не нравилась?
– Ты что, за мной следил? Шпионил?
Торн молчал.
Что ж, ей хватит терпения получить ответы на все вопросы, а пока Кейт собиралась заняться делом. Высвободившись из его рук, она попросила:
– Полежи спокойно, а мне надо приготовить мазь. Поговорим обо всем, когда выздоровеешь.
– Кэти, просто спой мне. Я уми…
Она слегка встряхнула его, чтобы он пришел в себя и открыл глаза. Зрачки у него стали такими огромными, что радужки не было видно.
– Ты не умрешь. Слышишь меня, Торн?
– Да. – Его глаза медленно сфокусировались на ее лице. – Но на всякий случай…
Он неожиданно привлек Кейт к себе и прижался к ее губам в неистовом, лихорадочном поцелуе на пороге смерти.
Торн застал ее врасплох. Губы приоткрылись ему навстречу, и все вдруг смешалось у нее в голове. В их поцелуе не было ни капельки нежности, ни капельки соблазна. Это был жаркий, страстный, какой-то хищный поцелуй, который ничем не напоминал вчерашний. Когда его язык ворвался к ней в рот – раз, другой, – она ощутила владевшие им голод и отчаяние, и его желание отозвалось где-то глубоко в ней болью.
И Кейт поймала себя на том, что отвечает ему чисто инстинктивно: кончиком языка поиграла с его языком. С каждым сладостным прикосновением желание спиралью поднималось откуда-то из глубин ее тела. Торн застонал и так крепко прижал ее к себе, что ей стало больно.
Когда поцелуй закончился, Кейт ощутила головокружение, а Торн упал на кровать без сознания.
– Нет! Нет…
Она приложила пальцы к его шее: пульс бился ровно, хоть и учащенно.
Надо действовать, и побыстрее.
Сначала мазь, потом – питье и, конечно, помолиться.
Все вопросы – потом.
Разжигая очаг, Кейт не переставала говорить:
– Не вздумай умереть! Я не позволю, даже если придется продать душу дьяволу. Слышишь?
Будь она проклята, если не вытащит из Торна все тайны! Ей нужны ответы на вопросы.
И ей нужен он.
Ему привиделся гигантский змей. Толстенный канат зловещей силы скользил по улицам и переулкам Лондона, извиваясь, полз садами и чащами Кента, потом, перевалив через невысокие круглые холмы Суссекса, двинулся дальше, на соленый запах океана. Он последовал за ним сюда, в этот старинный замок, где, проскользнув в дымоход башни, упал к нему на постель, обвился вокруг его руки раз, еще раз и еще.
И до боли стиснул.
«Дьявол меня забери!»
Было так больно, словно кости его рассыпались в прах. Потом привидевшийся змей, видимо, решил, что этой боли недостаточно, и устроился у него на груди. И каждый вдох превратился для Торна в сражение с немыслимой тяжестью, когда змей давил ему на ребра.
Охваченный болью, Торн бился с чешуйчатой тварью уже бог знает сколь времени, пока наконец змей не уполз во мрак. И едва ли не в то же мгновение Торн очнулся как от толчка.
Было темно, только в очаге светился огонь. Он не мог шевельнуться. Несмотря на все его старания, не удалось ни подтянуть ноги, ни приподняться, не сесть. Руки и ноги ему не подчинялись.
Уставившись глазами в потолок, он хватал ртом воздух. Струйка пота стекала со лба к уху. В комнате висел густой запах трав и жира.
Сколько времени прошло? Часы? Дни?
Торн слышал, как кто-то возится у очага.
– Кэти? – проскрежетал он.
Голос его был похож на скрежет, и она его не услышала. Поправляя огонь в очаге, Кейт тихо что-то напевала.
Торн закрыл глаза и вернулся памятью к тому, самому первому, дню. Он вошел в «Бык и цветок», а она как раз была там и пела.
Сначала он ее не узнал. Разве такое возможно? Кейт превратилась в женщину – ведь прошло двадцать лет с тех пор, когда он видел ее в последний раз, – и сидела к нему в профиль, но стороной, где не было родимого пятна. На его взгляд – взгляд бывалого вояки, – это была просто очаровательная девушка в белом, ангел с нежным голосом.
Кейт взяла очередную ноту – негромко, но чисто и пронзительно – и все, он был покорен!
Отыскав незащищенное место в его доспехах, та нота глубоко проникла ему в душу, да там и осталась. Ее голос был сладчайшим ядом и звучал в его крови, в его сердце, целиком завладев им до того, как он смог изготовиться к обороне. В ответ всколыхнулись все заложенные в нем импульсы: родственная тяга, желание, стремление защищать и – неожиданно – настойчивая жажда заслужить ее одобрение.
Естественно, ни одна хорошо воспитанная и удачливая леди не посмотрела бы в его сторону, как не посмотрела и она. И у него не было на ее счет ни планов, ни иллюзий, но даже простое осознание возможности испытывать подобные чувства стало для него откровением: он так долго жил словно в коконе, ничего не слышал, ничего не замечал.
Девушка взяла последний аккорд, и музыка растворилась в полной, насыщенной тишине. Сейчас Торн не заметил бы даже взрыва пороховой бомбы в соседнем переулке.