Потом она поднялась из-за рояля, и, когда возвращалась на свое место, Торн увидел метку у нее на виске.
Господь всемогущий! Это же она, Кэти! Беспризорная прелестная Кэти, только взрослая.
Теперь все встало на свои места. Стало понятно, откуда у него взялось это стойкое ощущение, что они знакомы. Он действительно ее знал. И это стремление защищать было привычным, потому что она когда-то находилась на его попечении. И жажда одобрения… Она уходила корнями в далекое прошлое, когда девчушка смотрела на него снизу вверх и в глазах ее читалось что-то близкое к благоговению.
А все эти импульсы… они возникли как эхо на то, что он потерял когда-то, много лет назад, на какие-то воспоминания о человечности еще до того, как его били, морили голодом и жаждой.
Конечно, она не знала его. Наверняка и не помнила: слишком мала была в то время. В юности, одинаково начав в низине, в итоге они оказались по разные края пропасти, которая протянулась между ними. И даже если она пристальнее всмотрится в него со своего края, то вряд ли узнает. Но самое главное – она выжила, выковала себе новую жизнь из того нищенского существования, которое они когда-то вместе влачили. И Торн в тот же момент поклялся себе, что, какой бы очаровательной Кэти ему ни казалась, никогда не подвергнет риску ее счастье.
Целый год он успешно избегал ее, а потом повел себя как идиот, позволив ей подержать свою собаку. Щенок оказался на высоте, загнав в угол первую же подвернувшуюся ему змею.
Свернувшись калачиком, Баджер пристроился у него в изножье, и Торн, хмуро глядя на посапывающий меховой комок, думал: «Это все из-за тебя. Надеюсь, ты понимаешь».
– Проснулся? – Легкие шаги приблизились к кровати, прохладная рука легла ему на лоб. – Я здесь.
– Сколько я пролежал без сознания?
– С вечера. Скоро рассвет, я думаю. – Кейт убрала влажную прядь у него со лба. – Слава богу, температура упала и отек значительно уменьшился.
Он склонил голову набок, чтобы осмотреть себя. Тело почти целиком было накрыто белой чистой простыней за исключением правой больной руки. Жгут уже отсутствовал. Рану прикрывала благоухающая повязка, примотанная к руке несколькими полосками фланели. Следов крови не было, отек начал спадать, хотя воспаление еще не прошло. Кожа переливалась едва ли не всеми цветами радуги, словно рука побывала в гладильной машине, но главное – почти не болела, хотя и казалась какой-то одеревеневшей.
С ним бывало и хуже. Торн напряг мышцы, попытавшись сжать кулак, но пальцы едва дернулись. Тогда он попытался еще раз поджать ноги. Ничего! Это не на шутку встревожило его.
– Выпей вот это.
Кейт поднесла чашку с отваром к его губам. Он поднял голову и сделал глоток. Напиток имел странно знакомый травяной вкус. Торн подумал, что это же питье она несколько раз вливала в него ночью через крепко сжатые зубы.
– Ты была здесь, со мной, всю ночь…
Кивнув, Кейт пожала плечами:
– Как я могла уйти?
– Я у тебя в долгу.
– Обязательно подумаю над тем, что с тебя взять. – Кейт криво усмехнулась.
Торн оглядел свое не желавшее подчиняться тело и заколебался.
– Я… почему-то не могу пошевелиться: тело будто сковано.
В отличие от него Кейт это нисколько не обеспокоило и не испугало.
– О, это объяснимо.
Он озадаченно нахмурился, а Кейт взялась за край простыни и приподняла, чтобы он смог заглянуть под нее. Оказалось, его торс и левая рука были крепко привязаны к кровати простынями и шейными платками.
Путы! Теперь он понял, почему не может пошевелить и ногами: до узлов не дотянуться.
– Зачем ты это сделала?
– Сначала потому, что ты сильно метался на постели.
Проклятье! Если в беспамятстве он накинулся на нее с кулаками, тогда ему нет прощения.
– Я не… – Слова застряли в горле, и он отчаянно закашлялся. – Я не обидел тебя?
– Нет.
Слава богу!
– Но у тебя был бред, и я забеспокоилась, как бы ты не поранил сам себя, поэтому и связала. А потом решила не снимать повязки, потому что… – Она опустила простыню, принесла к кровати стул и, усевшись, с вызовом посмотрела на Торна. – Тебе придется кое-что мне объяснить.
У него быстро заколотилось сердце.
– Не понимаю, о чем ты.
– Разве? Когда вчера тебе стало плохо, ты был весьма словоохотлив: насчет себя и меня.
– Должно быть, бредил… – Он не отрывал глаз от чашки с питьем у нее в руках. – Я бы выпил еще, если ты не против.
– Потерпи. – Она держала чашку двумя руками, наклоняя из стороны в сторону, помешивая содержимое. – Мне показалось, ты говорил, что мы знали друг друга.
– Мы действительно знаем друг друга.
Она поняла его нежелание говорить правду и уточнила:
– В прошлом, когда были детьми.
Комок встал у него в горле. Торн дернулся, попытавшись освободиться от пут.
– Ты, должно быть, ослышалась. Не понимаю, как я мог сказать такое.
– Я знала, что так ты и скажешь. – Кейт отставила чашку и взяла в руки лист бумаги. – Поэтому все записала.
О черт!
– «У тебя все так хорошо сложилось, Кэти. Если бы она видела тебя, то гордилась бы тобой», – раздался ее низкий, хриплый после бессонной ночи голос. – О ком ты говорил? Кто гордился бы мной?
Торн покачал головой.
– Развяжи меня, и я провожу тебя домой. От усталости тебе мерещится бог весть что.
Она сунула листок ему под нос и усмехнулась:
– Мне ничего не померещилось.
От ее громкого возмущенного голоса проснулся щенок.
– Это еще не все. Ты говорил, что беспокоишься, как бы я не узнала тебя, не вспомнила, – не унималась Кейт. – А еще, что заглянул ко мне в вырез платья.
– Мисс Тейлор!
– Значит, мы снова вернулись к «мисс Тейлор». А что случилось с Кэти? – Она впилась в него взглядом. – Это еще одна странность, знаешь ли. Мое имя – Кэтрин. Подруги зовут меня Кейт. Никто не зовет меня Кэти. По крайней мере, со времен моего детства.
– Развяжи меня. – Он постарался, чтобы в голосе звучал приказ. – Увидимся у тебя дома. Это неприлично – оставаться здесь, со мной. Тем более наедине и в такой час.
– Я никуда не уйду, пока ты не ответишь на мои вопросы.
– Тогда тебе придется задержаться здесь надолго.
Она может держать его взаперти хоть месяц, но решимости у него не убудет. Ему довелось посидеть в тюрьмах с куда более строгим режимом. И там не было таких хорошеньких тюремщиц.
– Как твоя рука? – Кейт решила на время отступить.