Маргарет покачала головой и опустила пальцы на ремень у него на лбу. Пока она расстегивала ремни, ее пальцы запутались в его густых волосах. Они скользили по рукам, словно расплавленное серебро, и она поняла, что это ее смущает. Заставляет хотеть большего. Ее охватило странное желание погрузить ладони в эти пряди и зарыться в них пальцами. Может, его безумие заразно. У нее загорелись щеки, и внутри расцвело странное, согревающее грудь чувство. Но он ее пациент, что делает действия Мэгги весьма опасными.
И все же его отец очень ясно дал понять, что она должна стать его женой. Это ставило ее в очень трудное и захватывающее положение.
Расстегнутая пряжка звякнула о край железной кровати. Ремни безвольно повисли. Ее внезапно опустевшая ладонь оставалась в воздухе. В первый раз на своем веку Маргарет не знала, что делать с руками. Куда их положить. Она разрывалась между стремлением прижать их к его твердой груди, чтобы почувствовать сердцебиение, или сложить их спокойно перед собой.
Лорд Стенхоуп медленно повернул голову влево. Затем выгнул шею самым неестественным образом. По комнате разнесся громкий хруст, и он издал сладострастный стон, более присущий совершенно другим, темным удовольствиям.
– Так намного лучше.
Было бы правильнее продолжить стоя, вытянув руки по бокам. Но в таком случае Мэгги придется смотреть на него снисходительно, сверху вниз, а то, что они должны обсудить, требовало совершенно иного подхода. Без церемоний она уселась подле виконта, едва поместившись на краю постели, учитывая его размеры и раздражающие объемы ее пусть и экономно скроенного платья.
Увидев, как ее юбки взмывают и накрывают его ноги, Джеймс вытаращился.
– Моя дорогая мисс Найтингейл [6] . Ужель вы пришли разгладить мои лихорадочные черты и облегчить мои страдания? – усмехнулся он.
Она вздернула бровь.
– Нет. Боюсь, что совсем напротив.
Виконт покачал головой.
– Жаль. Я бы хотел, чтобы вы меня погладили.
Маргарет выпрямилась так, что ее позвоночник, и тез того негнущийся от тугого корсета, чуть не сломался.
– Ничего подобного, милорд.
– Какого подобного? – спросил Стенхоуп невинно, его взгляд был устремлен вверх, самым подлым и приводящим в бешенство образом.
– Я о том, на что вы намекаете, – прямо произнесла Маргарет. Она достаточно провела времени среди мужчин на поле боя, чтобы знать, что дозволенные намеки рано или поздно приведут к более вульгарному и непочтительному поведению.
Мэгги откашлялась, готовясь подступиться к вопросу, о котором и подумать не могла всего каких-то полдня назад. О будущем, которого никак для себя не представляла.
– Нет, если мы собираемся… помочь друг другу.
Во взгляде виконта промелькнула вспышка веселья.
– Если вы считаете это намеками, моя дорогая, то вы лечили девственников. И я ясно дал понять во время нашей последней встречи, что не желаю никакой вашей помощи.
Маргарет хотелось осадить его за это мерзкое предложение, она не слышала ничего хуже, учитывая ее опыт с грубиянами, но разговор не терпел отлагательств. Стенхоуп оказался мастером заговаривать зубы. И ни ей, ни ему не будет пользы, если она попадется на его уловки. Джеймсу нужна помощь Маргарет. А теперь и ей нужна его.
Сжав кулаки и с удовольствием ощутив, как ногти впиваются в мягкую плоть, она посмотрела на него с отработанным спокойствием. Если ад существует, то следующие слова точно обрекут Маргарет на вечные муки… пусть в них и есть доля правды.
– Появились новые обстоятельства… обстоятельства, которые, я полагаю, убедят вас принять мое предложение о помощи.
Стенхоуп закатил глаза и повернул голову в сторону, как будто ирландка была докучливой гарпией, собирающейся заговорить его до смерти.
– Неужели?
Мэгги проглотила последние намеки на угрызения совести и быстро произнесла:
– Я думаю, ваш отец нездоров.
Виконт резко повернулся к ней, его тело дернулось в ремнях.
– Нездоров? – потрясенным голосом проскрипел он. – Говорите.
Приказ был резким и напористым, и Маргарет ощутила на языке горечь вины. В конце концов, она собирается использовать его в собственных целях, даже если и сможет помочь ему в процессе. И господи боже, как он двигается! Он снова стал тигром, дикая энергия и животная ярость били связанное тело, пытающееся вырваться из клетки. Каждый мускул на груди натянулся под тонкой простыней, лицо превратилось в жесткую маску.
– Да говорите же! – прошипел он.
Маргарет сидела молча, ненавидя себя за то, что поступает с ним так жестоко. Но она не может позволить себе жалость. Слишком многое на кону: безопасность ее брата, свобода виконта и осуществление цели, с которой она боролась со времени голода.
Черты Стенхоупа смягчились в некоем подобии отчаяния, и он тихо попросил:
– Прошу вас. Что с ним случилось?
– Он болен, – прошептала Мэгги, горло предательски сжалось… потому что ее слова были такими же правдивыми, как и манипулирующими. – Я заметила несколько мелочей. Слабость, усталость могут ослабить сердце пожилого человека. Это легко понять по его побледневшей коже.
Взгляд Пауэрза настороженно блуждал по ее лицу.
– Он ничего мне не говорил.
– Он и не стал бы, правда? – Было так просто использовать странные отношения между отцом и сыном. Просто и тяжело одновременно. – Особенно учитывая последние события.
Пауэрз отвернулся от нее и уставился в потолок. Очередной острый противный укол совести пронзил броню, воздвигнутую возле ее сердца.
– И он ужасно беспокоится о вас, что только добавляет ему бед.
– Он не должен, – заявил Джеймс упрямо. – Я буду в порядке, когда эти ублюдки отвалят. В конце концов, со мной, черт возьми, ничего такого не случилось!
– И вы отлично это продемонстрировали, не так ли? – Маргарет указала на окружавшее их помещение. – Я так понимаю, вы были практически… без сознания, когда вас сюда доставили.
– Это было ошибкой. Поместить меня сюда. Я бы пришел в себя, если бы меня оставили в покое.
Мэгги чуть не выпалила, что согласно отчетам виконт был не в состоянии даже самостоятельно стоять, испражняться или говорить хоть сколько-нибудь связно, и, очевидно, такое повторяется уже не впервой, потому отец и привез его в это место.
– Но вы здесь. И доктора готовы признать вас недееспособным.
Взгляд Стенхоупа вспыхнул, и черты загорелись негодованием.