Уход их был ускорен тем, что мистер Фезерстоун обеими руками потянул свой парик на уши, зажмурил глаза и зажевал губами, словно решив оглохнуть и ослепнуть.
Тем не менее они ежедневно приезжали в Стоун-Корт и сидели внизу на своем посту, иногда вполголоса неторопливо переговариваясь с такими паузами между вопросом и ответом, что случайный слушатель мог бы вообразить, будто перед ним говорящие автоматы, хитроумный механизм которых время от времени заедает. Соломон и Джейн знали, что поспешность ни к чему хорошему не приводит, – живым примером тому служил братец Иона по ту сторону стены.
Впрочем, их бдение в большой гостиной иногда разнообразилось присутствием гостей, прибывавших из ближних мест и из дальних. Теперь, когда Питер Фезерстоун лежал наверху у себя в спальне, можно было подробно обсуждать судьбу его имущества, пользуясь сведениями, раздобытыми в его же доме: кое-какие сельские соседи и обитатели Мидлмарча выражали глубокое сочувствие близким больного и разделяли их негодование против семейства Винси, а дамы, беседуя с миссис Уол, иной раз проливали слезы, вспомнив собственные былые разочарования из-за приписок к завещаниям или из-за браков, в которые назло им вступали неблагодарные дряхлеющие джентльмены – а ведь, казалось бы, дни их были продлены для чего-то более высокого. Такие разговоры сразу замирали, как звуки органа, когда из мехов выдавлен весь воздух, едва в гостиную входила Мэри Гарт, и все глаза обращались на нее – ведь она была возможной наследницей, а может быть, и имела доступ к железным сундукам.
Мужчины помоложе – родственники и свойственники старика – находили немало привлекательных свойств в девушке, на которую ложились эти прихотливые и заманчивые отблески: она держалась с таким достоинством и в этой лотерее могла оказаться если не главным, то все-таки недурным призом. А потому Мэри получала свою долю комплиментов и лестного внимания.
Особенно щедр и на то и на другое был мистер Бортроп Трамбул, солидный холостяк и местный аукционщик, без которого не обходилась ни одна продажа земли или скота, – фигура, бесспорно, видная, ибо его фамилия значилась на множестве объявлений, и он испытывал снисходительную жалость к тем, кто о нем не слышал. Питеру Фезерстоуну он приходился троюродным братом, старик был с ним приветливее, чем с остальными родственниками, как с человеком полезным в делах, и в описании похоронной процессии, продиктованном самим стариком, он числился среди выносящих гроб. Мерзкая алчность не гнездилась в душе мистера Бортропа Трамбула, он лишь твердо знал цену своим достоинствам и не сомневался, что любым соперникам с ним тягаться трудно. А потому если Питер Фезерстоун, который с ним, Бортропом Трамбулом, всегда вел себя выше всяких похвал, не забудет его в своем завещании, что же – он никогда не заискивал перед стариком и ничего не старался у него выманить, а давал ему наилучшие советы, какие только может обеспечить обширный опыт, накапливаемый вот уже более двадцати лет, с тех самых пор, как он на пятнадцатом году жизни поступил подручным к тогдашнему аукционщику. Его умение восхищаться отнюдь не ограничивалось собственной персоной – и профессионально, и в частной жизни он обожал оценивать всевозможные предметы как можно выше. Он был любителем пышных фраз и, ненароком выразившись по-простому, тут же поправлялся – к счастью, так как он отличался громогласием и стремился всюду первенствовать: постоянно вскакивал, расхаживал взад и вперед, одергивал жилет с видом человека, остающегося при своем мнении, водил указательным пальцем по лицу и в промежутках между этими движениями поигрывал внушительными печатками на часовой цепочке. Иногда его брови сурово хмурились, но обычно гнев этот бывал вызван очередным нелепым заблуждением, которых в мире такое обилие, что человеку начитанному и умудренному опытом трудно не выйти из терпения. По его убеждению, Фезерстоуны в целом звезд с неба не хватали, но, как человек бывалый, с солидным положением, он ничего против них не имел и даже побеседовал на кухне с мистером Ионой и юным Крэнчем, оставшись в полной уверенности, что произвел на этого последнего глубокое впечатление своей осведомленностью о делах Меловой Долины. Если бы кто-нибудь в его присутствии сказал, что мистер Бортроп Трамбул, как аукционщик, конечно, знаток всего сущего, он бы улыбнулся и молча провел по своей физиономии пальцем, не усомнившись, что так оно и есть. Короче говоря, в аукционном смысле он был достойным человеком, не стыдился своего занятия и верил, что «прославленный Пиль, ныне сэр Роберт» [119] , будучи ему представлен, не преминул бы отдать ему должное.
– Я бы, с вашего разрешения, мисс Гарт, не отказался от кусочка окорока и кружечки эля, – сказал он, входя в гостиную в половине двенадцатого, после того как его допустил к себе старик Фезерстоун (редчайшая честь!), и встал спиной к камину между миссис Уол и Соломоном. – Да не трудитесь выходить, позвольте, я позвоню.
– Благодарю вас, – сказала Мэри, – но мне надо кое-чем заняться на кухне.
– Вы, мистер Трамбул, в большой милости, как погляжу, – сказала миссис Уол.
– А? Что я побывал у нашего старичка? – отозвался аукционшик, равнодушно поигрывая печатками. – Так ведь он всегда на меня очень полагался. – Тут он крепко сжал губы и задумчиво сдвинул брови.
– А нельзя ли людям полюбопытствовать, что говорил их родной брат? – осведомился Соломон смиренным тоном (ради удовольствия похитрить: ведь он был богат и в смирении не нуждался).
– Почему же нельзя? – ответил мистер Трамбул громко, добродушно и со жгучей иронией. – Задавать вопросы всем дозволено. Любой человек имеет право придавать своим словам вопросительную форму, – продолжал он, и звучность его голоса возрастала пропорционально пышности стиля. – Лучшие ораторы постоянно вопрошают, даже когда не ждут ответа. Это так называемая фигура речи – фигуристая речь, иначе говоря. – И красноречивый аукционщик улыбнулся своей находчивости.
– Я только рад буду услышать, что он не забыл вас, мистер Трамбул, – сказал Соломон. – Я не против, если человек того заслуживает. Вот если кто-то не заслуживает, так я против.
– То-то и оно, то-то и оно, – многозначительно произнес мистер Трамбул. – Разве можно отрицать, что люди, того не заслуживавшие, включались в завещания, и даже как главные наследники? Волеизъявление завещателя, что поделаешь. – Он снова сжал губы и слегка нахмурился.
– Вы что же, мистер Трамбул, за наверное знаете, что братец оставил свою землю помимо семьи? – сказала миссис Уол, на которую при ее склонности к пессимизму эти кудрявые фразы произвели самое гнетущее впечатление.
– Уж проще сразу отдать свою землю под богадельню, чем завещать ее некоторым людям, – заметил Соломон, когда вопрос его сестрицы остался без ответа.
– Это что же? Всю лучшую землю? – снова спросила миссис Уол. – Да не может быть, мистер Трамбул. Это же значит прямо идти наперекор всемогущему, который ниспослал ему преуспеяние.
Пока миссис Уол говорила, мистер Бортроп Трамбул направился от камина к окну, провел указательным пальцем под галстуком, по бакенбардам и по волосам. Затем подошел к рабочему столику мисс Гарт, открыл лежавшую там книгу и прочел заглавие вслух с такой внушительностью, словно выставлял ее на продажу: