Бретт напрягся, вглядываясь в Катриону. Ее глаза заблестели, и он не сомневался, что этот блеск вызван растущим желанием. Он знал, что у мужчин похоть частенько разгорается после сражения или жаркого спора, но не догадывался, что такое случается и с женщинами. Впрочем, может ли он полагаться на свои суждения в этом вопросе?
– Мы закончили спорить? – уточнил Бретт, видя, как цвет ее глаз меняется на насыщенный темно-синий – такими они становились всякий раз, как он целовал ее.
– Думаю, да. Думаю, сейчас я занялась бы кое-чем другим.
– Чем?
– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.
Он привлек ее к себе так стремительно, что Катриона ахнула и на миг подумала, не совершает ли она огромную ошибку. Но Бретт поцеловал ее, и ей стало все равно. Она хочет этого, нуждается в этом. Раз в жизни она решила стать дерзкой и отважной, решила взять то, чего хотела, не задумываясь о последствиях.
На этот раз ее поцелуй был другим, понял Бретт, в нем больше не чувствовалось неуверенности. И сердце его сильно заколотилось.
– Катриона, мне кажется, что время мимолетных поцелуев, ни к чему не ведущих, для нас уже закончилось.
– О да, я очень на это надеюсь, – пробормотала она и сама его поцеловала.
Бретт решил считать это приглашением. Он слегка приподнял Катриону так, чтобы ноги ее оторвались от пола, и направился к кровати, не прекращая поцелуя. На пол шлепнулись ее туфли. Он понял, почему она так странно извивалась, и счел это поощрением к продолжению.
Бретт осторожно уложил Катриону на кровать. Пристально глядя на нее, сорвал с себя одежду. Глаза ее широко распахнулись, но в них не было ни намека на неловкость, и он счел это за хороший признак. Бретт лег рядом, снова поцеловал Катриону и принялся расшнуровывать ее платье. Он изо всех сил сдерживался, твердо решив не торопиться. Пусть Катриона и не девственница, он не сомневался, что у нее нет ни малейшего опыта в любовных играх.
Катриона закрыла глаза и полностью отдалась поцелуям. Движение его языка, легкое покусывание губ разжигали в ее жилах огонь. Образ обнаженного Бретта запечатлелся у нее в сердце. Худощавый, подтянутый, с черными завитками на широкой груди, длинными мускулистыми ногами и несколькими шрамами. Именно так должен выглядеть красивый мужчина. Это распаляло Катриону и одновременно немного пугало.
Прикосновение его руки заставило Катриону затрепетать от удовольствия, и тут она поняла, что лежит голая. Она никогда прежде не обнажалась перед мужчиной, муж не снимал с нее ночную рубашку, просто задирал ее. Внезапно она вспомнила о растяжках на животе, оставшихся после родов, и попыталась прикрыть их руками, но Бретт быстро пресек эту попытку, взяв ее за руки и легонько прижав их к матрасу, а затем поцеловал каждый рубец. Катриона уставилась на него, потрясенная и тронутая, а он поднял голову и улыбнулся ей.
– Даже не вздумай прикрывать эти следы, – сказал он, кончиками пальцев погладив ее кожу на животе. – Это шрамы, доставшиеся женщине, подарившей жизнь ребенку. Шрамы, заработанные тяжким трудом и такие же почетные, как у любого благородного воина.
Его голос звучал так искренне, что Катриона не нашлась с ответом. Она блаженно пробормотала что-то, когда он снова поцеловал ее. Наслаждение разрасталось, когда он терзал ее рот, прикосновение его разгоряченной кожи воспламеняло кровь, мозолистые ладони сладко ласкали ее тело. И только когда одна из этих искусных рук скользнула ей между бедер, в стремительно разгорающуюся страсть прокралось смятение.
Он трогает меня там, в панике подумала Катриона. Муж никогда не ласкал ее там, он вообще почти к ней там не прикасался, даже когда готовился к проникновению. Но раз Бретт не торопится соединиться с ней, как в свое время Бойд, приходится предположить, что ему нравится трогать ее? То, как ее тело откликалось на прикосновения его пальцев, встревожило Катриону, но это было так приятно, что она не могла заставить себя прервать эту скандально интимную ласку. Прежде чем она сумела хоть как-то разобраться в своих чувствах и смятенных мыслях, Бретт занялся ее грудями, он гладил и целовал их и даже посасывал, и все мысли Катрионы сгорели в пламени, бушующем в ее крови.
Когда он все-таки начал проникновение, голова ее слегка очистилась от тумана вожделения, и Катриона вспомнила, что от нее требуется. Она замерла и лежала неподвижно, несмотря на мучительное желание касаться его, тереться об него всем телом, целовать его.
Бретт тоже замер, не успев войти глубоко. Катриона нахмурилась, пытаясь побороть безумное желание обхватить его ногами и заставить двигаться.
– Знаешь, если бы ты не зажмурилась с такой силой и не стиснула кулаки, а тело твое не истекало бы влагой, я бы решил, что ты лишилась чувств, – произнес Бретт.
– Тело истекает влагой? – Катриона ахнула, сообразив, что внизу она вся мокрая. – О нет. Ты… я…
Бретт поцеловал ее.
– Так и должно быть, милая. О, бедная моя Катриона, твой муж был холодным ублюдком, вот что.
Она знала, что должна вступиться за Бойда, но не смогла. Бретт внезапно широко раздвинул ее ноги и глубоко вонзился в нее. Катриона слышала свое тяжелое дыхание – Бретт овладел ею так пылко и страстно, что она начала задыхаться.
– Обхвати меня ногами, милая, – сказал он. – Можешь хоть вся обвиться вокруг меня, если хочешь.
И Катриона послушалась. Она прильнула к нему, быстро поймав ритм движений, принимая каждый толчок всем телом. Кожа, трущаяся о кожу, лихорадочные короткие поцелуи – все приводило ее в восторг. Необыкновенные ощущения омрачала лишь одна тень – все усиливающееся напряжение внизу живота, неистовое требование тела сделать что-то, чего она не понимала. Это должно было отвлечь ее от желания или вовсе притупить его, но почему-то только подстегивало Катриону в ее неистовстве.
– Расслабься, – прошептал Бретт, покусывая мочку ее уха. – Расслабься и кончи со мной. Доверься мне.
Он сразу уловил момент, когда Катриона перестала сопротивляться. Он держался до тех пор, пока не увидел, как ее гибкое тело выгнулось, вжимаясь в него, пока не услышал, как она выкрикивает его имя. Она стиснула его там, внутри, заколотила пятками по его бедрам и увлекла за собой.
Лишь смутно сознавая, что Бретт окликает ее по имени, Катриона прижималась к нему, пока тело содрогалось от наслаждения, так внезапно ее охватившего. Жаркое, ослепительное блаженство пронзало ее от головы до кончиков пальцев на ногах. Она задыхалась от этой неукротимой силы, дрожала от силы желания, воспламенившего кровь. Бретт вонзался все глубже, изливаясь семенем, и это только усиливало ее ощущения. К тому времени, когда она немного успокоилась и задышала ровнее, Бретт успел выйти из нее, но все еще лежал сверху, наблюдая за Катрионой.
Он неторопливо поглаживал ее груди и следил, не начнет ли она сожалеть о том, что они только что пережили вместе. Он надеялся, что не начнет, потому что уже снова желал ее, хотел большего. Его тело все еще дрожало от пережитой страсти. Пусть Бретт понимал, что память может сыграть шутку с кем угодно, но не мог сказать точно, было ли ему так же хорошо с Брендой. Какое-то время он ждал, что эта мысль остудит его кровь и всколыхнет старую вину, но ничего не произошло.