В редакции, как во всяком смешанном коллективе, где довольно много молодежи, сложилась своя иерархия. Корректоршу Асю считали красивой и недоступной, Людка из молодежного отдела, с огромными серыми глазищами и мальчишеской фигуркой, числилась пикантной и, под настроение, доступной, за нее можно было повоевать; Илона же считалась девицей с придурью, леший ее знает, что такая может отчебучить, а началось с того, что она, одичав в педагогическом институте, поначалу шарахалась от редакционных мужчин и их двусмысленных шуточек; Регина стояла на самой нижней ступеньке, потому что уродина. Уродство видели даже не во внешности – вот ведь за крупной, даже тяжеловесной Лидой признавали определенную привлекательность; у Регины была страшно неприятная ухмылка, а когда она принималась язвить, голос делался совершенно отвратительным. Даже если она говорила что-то совсем обычное – собеседник невольно ждал пакости, не в свой адрес, так в чей-нибудь.
Рома волей-неволей эту иерархию признал – вслух ее никто не расписывал, но отношение к редакционным женщинам просто незримо висело в воздухе. Регина до сих пор на него никакого внимания не обращала – ну, бегает какой-то щупленький и лохматый, ну, решил поработать в корректуре, – и под ее обстрел Рома не попадал – не то что Яшка, который как-то обозвал Регину, сделавшую химическую завивку, горгоной Медузой. И вообще для Ромы в редакции была только одна девушка – Илона. Регина же совершенно не соответствовала его понятию и о девушке, и о женщине. Он с ней и обращался соответственно.
Ему и в голову не приходило задуматься, сколько Регине лет и отчего она не замужем. Персона, которая не является девушкой или женщиной, и не должна выходить замуж, это было бы странно – так ответил бы Рома, если бы его, загипнотизировав, подвергли строгому допросу.
Словно бы желая подвинуть поближе к Роме посудину с каким-то темным соусом, Регина протянула руку, приподнялась, нависла над гостем – и поцеловала его прямо в губы. А целоваться она, оказывается, умела.
Она-то умела, а Рома не умел и от такого сюрприза ошалел. Настолько ошалел, что по мере возможности на поцелуй ответил.
Он очень стеснялся предлагать девушкам свои губы и свое тело. В классе он был самым маленьким и самым смешным. Потом, конечно, подрос, но душа осталась прежней.
Регина, не прерывая поцелуя, стала расстегивать на нем рубашку. Это были совершенно новые ощущения – женские пальцы на голой груди, и Рома не сразу опомнился.
Прибавилось еще одно ощущение – которому способствовал не столько рот Регины, сколько «Ахтамар», и Рома понял – сейчас произойдет то, что до сего дня только снилось. Ведь рано или поздно это должно было произойти!
Но с Региной?..
Он высвободился из объятия, посмотрел ей в лицо – и, бормоча какую-то извинительную ахинею, сбежал. Испуг был глобальный – Рома и не подозревал, что можно так испугаться некрасивого и совершенно бессмысленного женского лица. Возбуждение куда-то подевалось, дорогой «Ахтамар» оказался бесполезен…
Регина даже не сразу поняла, что происходит. А когда стало ясно, что Рома убегает, она разревелась самым тупым и пошлым образом.
Она не любила его – да и что там любить! – но она не могла больше быть одна. И быть с кем-то вдвоем она не умела, и слов даже таких, чтобы ими приласкать, не знала – ей казалось, что ее колкости должны показать неравнодушие, этот трюк не срабатывал, а годы шли, а бабьего ума, подсказывающего в нужный момент мурлыканье и воркование, не прибавлялось.
Рома шел по улице и улыбался. Хмель выветрился, ужас растаял, пришло осознание ситуации: как, оказывается, все просто! Все одноклассники прошли через это в школьном подвале, в закоулках темного гардероба после танцев, ну и что? Значит, раньше было – не время, а теперь время настало! И, в порядке неизбежного самооправдания: что-то такое нужно было пережить, чтобы все получилось с Илоной. На ум пришло слово «ликбез», и Рома расхохотался.
Илона же никому не давала о себе знать, и это беспокоило. Но у нее был обратный билет, было точно известно время, когда она вернется. Настал наконец день, когда Рома утром помчался на вокзал.
Она вышла из вагона понурая.
– Пролетела, как пустое ведро, со свистом, – сказала она. Рома, как будто так и надо, поцеловал ее в щеку, и она рассеянно поцеловала его в щеку. Если поглядеть со стороны – муж встретил жену…
– Ну, пролетела и пролетела, – ответил он. – Не последний день живем.
В редакции к провалу отнеслись в меру сочувственно. Варвара Павловна тоже успокаивала: мир не перевернулся, по крайней мере, ясно, какие там, в Москве, требования к поступающим.
Мать попробовала утешить. Дочь, потерпевшая крах, была ей ближе дочери, у которой все складывается неплохо. Илона приняла утешения, подарила матери привезенный из Москвы болгарский шампунь, и дома наступило некоторое благополучие.
Правду она сказала только Оле. А правда была гадкая.
Приехав в Москву и познакомившись у дверей приемной комиссии с другими абитуриентами, Илона как-то сразу задружилась с двумя девчонками, а девчонки познакомили ее со своими парнями. Потом все вместе гуляли по Москве, вышли на Красную площадь, подивились очереди возле Мавзолея, сходили на экскурсию в ГУМ, потом катались на метро, куда-то заехали, весело ввалились к кому-то в гости – и понеслось!
Первый экзамен, сочинение, был через день, и Илоне казалось, что до него – целая вечность. Весь этот день она развлекалась с новыми подружками по принципу «перед смертью не надышишься», потом поехали к Наташе (Наташа оказалась москвичкой) и там читали образцовые школьные сочинения, собранные за несколько лет у всех знакомых. Вдруг приехали какие-то друзья, привезли несколько бутылок хорошего вина, как оказалось – крепленого. Оно основательно ударило по голове, а в результате Илона с Наташей просто и незатейливо все на свете проспали. Когда они смогли сесть, Наташа – на тахте, а Илона – на диване, и взглянуть на часы, все приличные абитуриенты уже написали первые строчки сочинений. Дальше было элементарно – пропадай моя телега, все четыре колеса…
Илона пропивала не диплом – она смутную, ненадежную, размером в сотую долю шанса возможность отыскать Буревого пропивала, со всей страстью и отчаянием человека, решившего напоить себя до безболезненного и верного перелета на тот свет. Но вот как-то не получилось.
– Ну и хрен с ним, с институтом, – сказала Оля, которая со дня на день собиралась взяться за учебники, чтобы подготовиться к пересдаче своих заваленных экзаменов. После чего на столе откуда-то появилась бутылка.
Жизнь продолжалась, но кое-что в этой жизни изменилось…
В нее не то чтобы вмешалась, а пристроилась с краешка и стала наблюдать Регина.
Она, встречаясь с Ромой, делала вид, будто ничего не случилось. В самом деле – ну, притащил человек сумку, набитую старыми, еще сталинских времен, справочниками, которым место на помойке, ну, был за это напоен «Ахтамаром», а что, разве еще что-то имело место? О том, что он сильно увлечен Илоной, она и раньше знала, но Илона, как и все корректорши, не внушала ей ни малейшего уважения. И можно ли уважать тех, кому дуришь голову, предлагая втридорога одноразовые колготки? Но Регина была наблюдательна, а злость, бывает, сильно обостряет зрение и слух. Она стала прислушиваться к Илониным телефонным разговорам и нечаянно узнала много любопытного. Вдобавок оказалось, что Гоша, которого Регина знала с детства, – муж Илониной подруги Оли. Регина встретилась с Гошей, слово за слово – ехидно посочувствовала ему: тяжко иметь дома пьющую женщину. Гоша даже не сразу понял, о ком речь. Живя с Юлей, но все откладывал и откладывал хлопотный развод с Олей. А когда до него дошло, когда он в нужный день и час явился домой за теплыми вещами и обнаружил там законную супругу, которая лыка не вязала, то понял, что уход к Юле был очень даже правильным.