Маевен одиноко ехала впереди, чувствуя себя покинутой и нелюбимой, слушая, как эти двое балагурили и смеялись в туманной дымке у нее за спиной. Наверно, владение такой вещью, как эта квиддера, – большая ответственность. Сквозь мысль упрямо пробивалось подозрение, что Морил и Митт дурачились из-за нее. «Меня заставили отправиться сюда и возглавить поход. И нечего разводить эту – как она называется? – паранойю».
И слово это как будто распахнуло некую дверь: в голове зазвучал знакомый глубокий голос, который, казалось, был порожден вновь начавшим сгущаться туманом.
– Ты правильно сделала, что не позволила певцу заполучить квиддеру.
Руки Маевен, сжимавшие поводья, вздрогнули. Она знала, что рано или поздно ей придется остаться в одиночестве и голос поймает ее. Мог ли это на самом деле быть Единый? Он говорил исключительно то, что ей хотелось слышать. Как-то уж очень это подозрительно! Но после того как ей пришлось увидеть внезапно возникшую из ничего могучую реку, у девушки появились иные мысли. Она чувствовала, что Единый может сказать ей что-нибудь совершенно неожиданное, что-нибудь такое, чего ей вовсе не хотелось бы знать. Нет, это, наверно, был некий призрак, порожденный ее собственным сознанием во время путешествия по зеленым дорогам.
– Тебе понадобится квиддера и мальчишка-менестрель, который будет на ней играть, – продолжал голос, – когда ты прибудешь на место и начнешь разыскивать корону.
Маевен очень не хотелось отвечать, но она все же уточнила:
– А как насчет чаши и меча?
– Южанин сумеет украсть для тебя и то и другое, – успокоил ее голос.
– Да ну? Неужели? Так же, как и кольцо? – спросила Маевен.
– Именно, – заявил голос. – Ты должна следовать моим советам, в противном случае не сможешь разыскать корону. И ни за что не расставайся с мальчишкой-певцом!
– Ладно. – Маевен натянула поводья и заставила лошадь убавить шаг, чтобы Навис и Венд смогли догнать ее. – Ладно. А теперь вам пора исчезнуть, ведь так?
Почти сразу же она услышала позади голос Нависа, выяснявшего у Венда, далеко ли еще до Гардейла. Тот отвечал, что ехать придется не меньше одного полного дня. Маевен заняла место рядом с Нависом и надеялась, что голос не заговорит с ней снова.
Туман становился все более плотным. Ближе к сумеркам путники сделали привал на одной из просторных холмистых полян. Возможно, здесь когда-то было поселение. Неподалеку от дороги нашлось сложенное из камней и спрятанное от ветра кострище, где Морил при помощи все того же угля развел веселый костерок. Маевен напомнила Митту о его идее приготовления маринованных вишен. Тот никак не мог заставить себя держаться как обычно. Как-то неестественно и развязно двигаясь и разговаривая, он извлек из повозки тонкие шампуры. Продолжая отворачиваться от Маевен, юноша принялся насаживать на них вишни, куски сыра и вяленого мяса, а потом пристроил все это над огнем. Напряжение ужасно угнетало.
При этом Митт пытался быть вежливым. Он поспешил согласиться с Норет, что неплохо было бы добавить к ужину тушеной чечевицы, но, впрочем, тут же постарался сгладить впечатление от излишней вежливости и снова принялся грубить. Митт и сам понимал, что ведет себя нелепо. При свете костра ему было хорошо видно расстроенное и озадаченное выражение на густо усыпанном веснушками лице Норет. Парень чувствовал, что она пыталась угадать, каким образом умудрилась оскорбить его, и, конечно, у него не было никакой возможности сказать ей об истинной причине, заставившей его вести себя таким образом.
«Не важно, в Гардейле я снова увижу Хильди», – успокаивал он себя. Почему-то он был уверен, что после этого все сразу наладится.
Пока чечевичная каша в горшке булькала, пузырилась и густела, Маевен попыталась отключиться от раздумий о Митте и решить, что же нужно будет сделать в Гардейле. Произнести речь? Да, она сказала Навису, что ее армия соберется сама, но ведь этот разговор состоялся на побережье. Теперь же они зашли далеко вглубь страны, где народу мало что известно о Норет. А главное – она понятия не имела, чего ей ожидать. Ей довелось съездить в свое время в Гардейл с тетей Лисс на экскурсию. Но ее мучило предчувствие, что никакой пользы от этой экскурсии ей сейчас ждать не стоит, и если она попытается вспомнить те впечатления, то они только собьют ее с толку.
Все расселись у костра, ожидая ужина. Венд вежливо спросил у Морила разрешения и снова заиграл на квиддере. Среди скал зазвучали ритмичные мелодии давно минувших дней. И отчего-то у всех исправилось настроение. Путники с большим аппетитом съели густую чечевицу и продымленные шашлыки Митта. Когда же с едой было покончено, Хестеван, ко всеобщему удовольствию, принялся рассказывать предания глубокой старины. В большинстве своем эти истории дошли и до того времени, в котором жила Маевен, но ей всего лишь довелось читать их в книгах. Это было совсем не то, что сидеть у костра и слушать, как Хестеван очень серьезно вещает с таким видом, будто все события древности происходили на самом деле. От этого истории внезапно ожили, сделавшись совершенно реальными. Маевен почти каждый раз вспоминала, чем должна закончиться очередная легенда, и все равно удивлялась, будто слышала все это впервые.
Вот что значит быть хорошим менестрелем, а ведь Хестеван, несомненно, был очень хорош!
– Благодарю вас, – произнес Навис, когда тот умолк. – Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь исполнял все это лучше вас.
Хестеван, не вставая, поклонился:
– И я благодарю вас. Никогда еще мне не приходилось так хорошо рассказывать за столь скудное вознаграждение.
Навис рассмеялся и бросил Хестевану серебряную монетку. Менестрель взял ее и слегка подмигнул в ответ. Все это выглядело так, будто спутники наконец-то начали проникаться симпатией друг к другу. Маевен уловила чуть заметную улыбку на лице Венда, когда тот аккуратно укладывал квиддеру в водонепроницаемый футляр, и задумалась.
Утро оказалось куда более туманным, чем весь вчерашний день, – вероятно, путники спустились в тучи. Зеленая дорога плавно вела их вниз по склонам, возвращаясь в долины. Вскоре стали появляться развилки, отмеченные путеводными камнями, и Маевен порадовалась тому, что впереди, указывая верный путь, легкими шагами идет Венд.
В этот день, впервые после выхода из Крединдейла, им на дороге стали встречаться путники. И, как указал Навис, это не случайно. Прежде они либо отставали от тех, кто отправился куда-нибудь праздновать Вершину лета, либо опережали их. Теперь же они включились в поток возвращавшихся домой после праздника или, наоборт, бредущих в Гардейл по делам.
Навстречу попадались как всадники, так и пешие – по одному или группами. Порой они натыкались на целые семьи с ручными тележками. Хестеван весело приветствовал каждого встречного. Когда же они нагнали первого путника, двигавшегося в том же направлении, – это был погонщик гусей, – старик звонким голосом провозгласил:
– Я Хестеван-менестрель! Приходите на мое представление в Гардейле.
Маевен напряглась. Конечно, Хестеван должен был заявлять о себе, но ведь и ей следовало делать то же самое. Может, стоит громко объявить: «К вам прибыла Норет, дочь Единого!»? А потом предложить этому, нет, этой – подъехав поближе, она сумела разглядеть сквозь туман, что гусей гнала немолодая женщина, – присоединиться к ней в Кернсбурге. Однако от одной лишь мысли об этом она содрогнулась. Ей ужасно не хотелось делать что-либо подобное. К тому же девушка опасалась, что та может сообщить о ней графу Гардейла. С другой стороны, возможно, Норет все же должна поступить именно так. На этот раз она была бы рада услышать глубокий голос у себя в голове, если бы, конечно, он дал ей совет. Но на это можно не рассчитывать: слишком уж много здесь народу.