Вся моя сила воли понадобилась, чтобы сдвинуться с места, но, увидев, что я ухожу, продавец перешел к активным действиям. Лучше всего торгуется тот, кто в любой момент готов все бросить и уйти, и продавец решил, что я его переиграл, хотя на самом деле я готов был бы продать дом и купить эту коллекцию, вот только дома у меня нет. Нам предстоит жить с матерью Джины еще целый год, пока мы скопим на первый взнос и возьмем ипотеку. Сама мысль купить хотя бы один из этих шариков нелепа, и я это сознаю. Но адреналин бежит по венам, я чувствую себя таким живым. Это единственная моя хорошая сторона, это лучшая моя сторона, а Джина до сих пор с ней незнакома. Глядя на эти шарики, я мысленно даю обет верности: не только не спать с другими, но прежде всего открыть ей свое истинное я. Принести ей этот шарик, показать ей самую главную, лучшую свою сторону.
Я купил прозрачный шарик с красным сердцем внутри. Темно-красные завитки, словно капли крови, заключенные в пузыре. Торговался я жестко, отдал почти вдвое меньше, чем продавец запросил поначалу. Все равно слишком для меня дорого, но это не просто шарик – это для Джины, я приношу ей себя, настоящего. Для меня это значит больше, чем вчерашняя церемония, чем слова, которые я не ощущаю сердцем. Вот это действительно имеет значение. Самый отважный, самый ужасный поступок, на какой я решился в жизни. Я отдам ей это сердце, мое сердце, и расскажу, кто я. За кого она вышла замуж.
Продавец завернул сердце в пузырчатую обертку, затем упаковал в бархатный бордовый мешочек, затянул золотой плетеной нитью со стеклянными бусинами, которой я невольно залюбовался. Все красиво, даже бусины на мешочке. Я засунул его поглубже в карман и пошел в отель.
Вернувшись в номер, я догадался, что новобрачная плакала, но она постаралась скрыть следы слез. Одета она была в купальный халат, туго стянутый на талии.
– Что такое? Что случилось? – Я готов был куда-то бежать, вздуть кого надо.
– О, ничего. – Она сердито утерла глаза рукавом халата, кожа вокруг глаз покраснела.
– Что значит «ничего»? Рассказывай! – Гнев уже охватил меня. Тише, а то она замкнется. Будь терпеливым, понимающим, а не хулиганом, который тут же бежит кого-то бить. Еще не время.
– Просто это вышло так неловко, Фергюс. – Она сидит на кровати и кажется совсем маленькой посреди огромной постели. Ей двадцать один год. Мне двадцать четыре. – Она потрогала мою… – Глаза ее расширились, а меня покинул гнев и разобрал смех.
– Да? Твою что? – Вернулась мечта об игре в «сотни». Вот она передо мной на кровати, в халате, моя жена.
– Это не смешно! – Она упала ничком, закрыла лицо подушкой.
– Я и не смеюсь, – сказал я, присаживаясь рядом.
– А вид такой, словно собираешься засмеяться. – Голос ее был приглушен подушкой. – Я и не думала, что массаж – это так интимно. Не затем я так долго воздерживалась, чтобы итальянская бабенка четырех футов ростом полапала меня еще до тебя.
И тут уж я рассмеялся.
– Прекрати! – вскричала она, но я уже видел, как под накрывшей лицо подушкой проступает улыбка.
– Тебе понравилось, когда она к тебе прикасалась? – поддразнил я ее, и моя рука поползла вверх к ее бедру.
– Прекрати, Фергюс! – Но она просит лишь не дразниться, а не убрать руку, впервые она не пытается меня остановить. Теперь надо сделать это. Надо показать ей марблс прямо сейчас, чтобы она приняла меня, чтобы она впервые занялась любовью со мной, не с «ним».
Я сам удержал свою руку, она, удивленная, села на кровати, волосы упали ей на лицо.
– Сначала я хочу кое-что тебе отдать.
Она откинула волосы с лица, такая нежная, невинная, что я постарался сохранить этот ее образ в памяти. В тот момент я еще этого не понимал, но потом я буду вспоминать ее лицо именно таким, в минуты, когда мне будет казаться, будто я ее потерял, или когда меня захлестнет такая сильная ненависть, что я вынужден буду отворачиваться от нее.
– Я прошелся по окрестностям. И нашел кое-что замечательное. Для тебя. Для нас. Для меня это очень важно. – Голос мой дрогнул, и я замолчал. Вынул из кармана мешочек, достал из него сердце, пальцы ходили ходуном. Я словно и правда вручал ей самого себя. Никогда прежде не чувствовал такого. – Вчера ты обвенчалась со мной, но сегодня впервые меня узнаёшь. Мое имя Фергюс Боггс, моя жизнь – марблс. – Я развернул обертку и на ладони протянул ей сердце. Дождаться ее реакции, потом объяснюсь. Пусть сперва примет его, позволит мне насладиться ее восхищением.
– Что это? – сдержанно спросила она.
Я поглядел на нее в изумлении, сердце билось в горле. Тут же я начал давать задний ход, отступил, чтобы укрыться в своем панцире. Другой я уже приготовился занять мое место.
– Я тебя спрашиваю: сколько это стоило? Мы обещали ничего здесь друг другу не покупать. Мы не можем себе это позволить. Никаких подарков, ты помнишь? После свадьбы всё. Мы ведь договорились.
Она и не смотрит на сердце, так она недовольна. Да, мы договорились, мы дали друг другу слово, но это же не просто дорогой подарок, он значит для меня больше, чем кольцо, которое она с такой гордостью носит на пальце. Я хотел сказать ей это, но не смог.
– Сколько оно стоит?
Я запинался, что-то бормотал, совсем убитый, не мог заставить себя ответить честно. Разрывался между ним и мной и не мог собраться и стать кем-то одним.
Она держала мое сердце слишком грубо, она перебрасывала его с ладонь на ладонь слишком небрежно, того гляди уронит. Я тревожно следил за ней.
– Поверить не могу, чтобы ты выбросил деньги на это! – Она вскочила с кровати. – На… на… – Она присмотрелась внимательнее. – На игрушку? О чем ты только думал, Фергюс, боже мой! – Она снова опустилась на кровать и смахнула слезы. – Мы так долго копили деньги, я только и хочу поскорее уехать от мамы, хочу быть с тобой, и только с тобой. Мы так тщательно спланировали бюджет на эту поездку, с какой же стати ты… – Она снова глянула на зажатый в руке шарик, не зная, как поступить. – То есть это, конечно, очень мило. Спасибо. Я понимаю, ты хотел меня порадовать, но… – Гнев ее начал стихать, но было уже поздно.
Обеими руками она обхватила мое лицо, понимая, что она меня обидела, хотя я и не хотел это признавать. Я отнесу его обратно, пообещал я. Рад был бы отнести, никогда больше его не видеть, напоминание о той минуте, когда я вручил самого себя, настоящего, и был отвергнут. Но отнести сердце обратно я не смог, потому что Джина случайно его уронила и на нем осталась царапина. Сердце никогда уже не будет целым.
На обратном пути из Кавана в Дублин я все время забывалась, погружаясь в свои мысли. Машину я вела неуклюже, и так часто приходилось извиняться перед другими водителями, что в итоге я опустила окно и заставила себя сесть прямо.
По громкой связи разносился голос Эйдана. Я позвонила ему, чтобы вернуться к реальной жизни. Поговорить с нормальным человеком.