— Я взял кольцо, потому что видел его раньше и оно мне понравилось. Черт знает, как оно попало к венецианскому виноторговцу, но это наверняка то кольцо, которое лежало на полке у моего прежнего хозяина. Я видел, как он сплетал серебряные нити, пока подметал пол в его мастерской. Он сказал, что оно для его дочери, что однажды она подарит его своему мужу. Но потом он, видно, передумал, потому что камень был с трещиной, и отдал или продал его другой женщине. Позже я видел его на пальце мужа этой другой женщины. — Лицо у него стало мертвым и пустым, когда он сказал это.
— Где? — спросила Нерисса.
— На Шаб… за тайным ужином.
— Что за ужин? — спросила она. — Ужин в Шаббат?
— Не твое дело, — холодно проговорил он. — Это такая тайная еда в Испании. Я не хочу снова влезать в это дело. Я покончил со всем с тех пор, как покинул Толедо.
— Почему ты уехал оттуда?
— Я ненавидел это место. Половина тамошних христиан евреи или мавры. И некоторые… — Он остановился. — Почему я говорю с тобой о вещах, которые давно умерли и похоронены?
— Я не знаю. Не хочешь — не рассказывай.
Но он продолжил:
— Так случилось, что я ввязался в дела церкви в своем родном городе, и в результате погибла женщина. Церковных деятелей и священников, тех, что вздернули ее на дыбу, знали даже в собственной семье этой женщины, и некоторые их избегали. Даже некоторые из христиан. Ее отец был идальго, довольно важный. Он умер от пьянства через месяц после смерти дочери. Некоторые подумали, что он сам убил себя. — Солдат криво улыбнулся. — Во всяком случае, мне не хотелось бы, чтобы узнали о моей роли в этом деле.
Нерисса отодвинулась от мужчины на диване как могла дальше и натянула простыню до подбородка.
— Ты хочешь сказать, что ты…
— Был инквизитором, мучителем? Конечно нет. Я был невинным ребенком. Они заплатили мне серебром и сладостями. Я только исполнил свой долг: сказал одному чиновнику, где могут собираться евреи.
— И ты не чувствуешь за собой вины? — спросила Нерисса, ужасаясь.
Он снова посмотрел на нее своим мертвым взглядом, потом дружески улыбнулся.
— Почему я должен говорить тебе о своей вине? Ты что, священник? Какое тебе дело, если я ненавижу евреев?
Она внезапно глубоко вздохнула, сама не зная, почему. Он бросил на нее пронзительный взгляд:
— Ты — не из них.
— Нет. Но я знала некоторых.
— Как и я. — Он хрипло рассмеялся. — Самый первый из них был моим отцом. — Он показал на свою спину. — Это он так исполосовал меня, хотя ему в этом помогала и моя мать, пока я не подрос настолько, чтобы дать ей в зубы. Это было уже после того, как он бросил нас обоих и она отправила меня на улицу попрошайничать, поставив мне несколько синяков, чтобы я вызывал жалость. — Он быстро взглянул на нее. — Если бы я собирался и дальше жить в Испании, я не стал бы рассказывать тебе, что мой отец — еврей.
— В Венеции евреи не скрывают своей веры. У них не бывает тайных застолий. Они свободны.
Он жестко рассмеялся.
— Свободны? Я видел евреев в Венеции. С нашивками в форме сердца на рукавах и в красных шапках. Их не берут на государственную службу и в армию. Я их презираю.
— Почему? Ты презираешь их всех, потому что твой отец был одним из них и бил тебя? Твоя мать, догадываюсь, была христианкой и вышвырнула тебя на улицу попрошайничать. — Три месяца подшучиваний с Порцией отточили речь Нериссы. — Из этого следует, что ты должен ненавидеть всех христиан.
— Я их ненавижу.
Нерисса засмеялась.
— И мавров?
— Этих больше всего.
— Почему?
— Потому что они носят свои знаки отличия на своей шкуре. Их чернота видна даже отчетливее, чем сердце на рукаве. Клянусь Янусом [49] , я должен бы жалеть их. Ведь мавры не могут скрыть своего дьявола.
— Дьявола? — Глаза ее наполнились слезами, когда она вспомнила причину своей ссоры с Порцией: злое издевательство ее подруги над лицом жениха. — Возможно, все мужчины — дьяволы. Но какой же дьявол может быть в коже?
Почему я должен рассказывать о своих мыслях женщине? — сказал солдат. — Шлюхи, и воры, и тигры — все вы. Говорю, мне нет дела до всех мавров. Но я хочу служить одному в Венеции. Хорошая шутка, не правда ли? У меня есть рекомендация от моего прежнего хозяина в Испании, ну, того, у которого я подметал полы. Рекомендация. Он написал ее лет двадцать назад, до того как я его покинул, хотя, возможно, и написал-то он ее только для того, чтобы я ушел. Я не плохо делал свою работу, но он ненавидел мое пение.
— Ах, так ты поешь?
— Нет. Однажды он сделал красивый меч для одного мавра, который оказался христианином, великим героем, теперь он генерал армий Венеции. В команде мавра служат наемники. Они собрались со всей Европы, чтобы сражаться с турками. А я служил с ним при Лепанто, хотя был всего лишь ребенком. Я расскажу ему об этом, покажу мой шрам и рекомендацию. И пошлю за своей женой-шлюхой. В Венеции я найду свое счастье.
— Надеюсь, ты будешь разговаривать со своим героем-мавром более вежливо, чем со мной, после того как я удовлетворила твое желание.
— Конечно, — сказал испанец. — А теперь дай мне поспать.
Через пять минут он уже глубоко дышал, наслаждаясь коротким солдатским отдыхом. Нерисса смотрела на его красивое лицо и прекрасную фигуру и чувствовала отвращение и к лицу, и к фигуре, и к себе самой. В душе у нее вдруг возникло страстное желание увидеть свою подругу, посмеяться с ней у огня. Ей не хватало прекрасного ума Порции.
Это — дьявол. Она сказала бы об этом Порции, которая, без сомнения, уже расправилась с господином из Арагона и в этот момент искала Нериссу, чтобы поведать ей, как она это сделала. Порция согласится с ней, что, хотя родители этого солдата и монстры, — если он рассказал о них правду, — этот факт все равно не оправдывает его собственное злодейство. Конечно, в домах Малипьеро Нерисса встречала женщин, с которыми плохо обошлись. Их насиловали родные дяди, избивали дюжины мужчин, и все-таки они оставались жизнерадостными и добрыми, не теряли надежды на лучшее будущее. Этот же — заслужил те несчастья, которые выпали на его долю!
Разве на самом деле не христианский долг обокрасть его? Так думала Нерисса, заворачиваясь в простыню и незаметно снимая кошелек с его поясного ремня. Затем она на цыпочках отступила к двери маленькой каморки, в которой они лежали, и уже положила руку на замок, но потом обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Он спал, и грудь его спокойно поднималась и опускалась.
Нерисса прокралась к постели, опустилась на колени и осторожно сняла кольцо с его пальца.
— Чего-чего, а слез от Порции она не ожидала.