— От завтрака осталось немного фруктового сока. Выпей его.
Она только отрицательно качает головой.
Роберт садится напротив своей жены. Он пытается заглянуть в глаза молодой женщине, которую он сегодня не узнает.
— Объясни мне, в чем дело, — говорит он.
— Я не могу, не могу… Позавчера я познакомилась с одним человеком… На краю бассейна.
— И что же дальше? — спрашивает Роберт. — Что ты знаешь о нем?
— Все, — отвечает она. — Я знаю все о нем.
— Что между вами было?
— Все, — говорит она. — Все, что может произойти между мужчиной и женщиной. За проведенные вместе шестнадцать часов мы прожили целую жизнь.
Как было бы легко с возмущенным, горестным или злобным видом воскликнуть: «Ты изменила мне!» Он смотрит на нее и не может узнать ее. Словно упала и разбилась на куски стеклянная стена фальши, которой она окружила себя.
— Будь благоразумной, — произносит Роберт.
Она останавливает его жестом.
— Не говори мне о благоразумии.
— Нет уж, — не соглашается он. — Я задаю тебе вопросы в доказательство доброй воли с моей стороны. Я хочу помочь тебе. Как ты вела себя с ним?
По ее лицу уже катятся слезы. Ему невыносимо смотреть на ее страдания. Она плачет совсем тихо и бесшумно и не вытирает слез. Ее всегда гордо поднятый нос опустился вниз и также совсем расквасился; она даже не делает попытки вытереть слезы обратной стороной ладони. Роберт не смеет даже протянуть ей свой носовой платок.
— Я вела себя агрессивно и недопустимо грубо. Как последняя дура. Я привыкла лгать всегда и всем. Ему я выложила всю правду о себе… Мне надо было держать язык за зубами.
— Какую правду?
Она отрицательно качает головой.
— Ты никогда не узнаешь. Пожалуйста, оставь меня одну. И не бойся: окна закрыты наглухо.
Роберт дважды уходил на заседания, чтобы бегом подняться к ней в номер.
— Съешь хоть что-нибудь. Хочешь, я закажу фрукты?
— Нет. Спасибо, — говорит она.
Что он знает о ней? Ему хочется разгадать тайну этой растрепанной, залитой слезами женщины. Ему известно о ней только то, что она дерзкая, капризная, нетерпимая к проявлению чужой слабости. И что она «подает большие надежды», как говорят в добропорядочных семьях. Невероятно большие надежды. Он знает, как она занимается любовью; он также знает, с каким высокомерным видом она тотчас вскакивает с постели и бежит в ванную комнату. Возможно, чтобы досадить ему.
Он знает ее тело наизусть. С большим трудом он почти научился предвидеть ее реакцию. Однако до сих пор он не может найти истинную причину ее столь поспешного замужества.
Со вчерашнего вечера он делает удивительное для себя открытие. Оказывается, что она способна по-настоящему страдать. Он не знает, какое влияние окажет на их будущую совместную жизнь ее мимолетное увлечение. Он обещал дать Анук свободу, но зачем ей эта свобода, если другой растворился в тумане?
«Должно быть, он воспользовался ее неопытностью и беззащитностью», — думает Роберт. Он приносит из ванной комнаты наполовину смоченное водой полотенце.
— Чтобы освежить немного твое лицо.
Анук снова ложится на неубранную постель. Она закуривает. Она выпускает колечки дыма, похожие на маленьких рыбок, едва шевелящих плавниками.
— Откуда явился этот тип?
Она пожимает плечами.
— Ты могла бы ответить.
Она поворачивает голову в сторону окна. Трудно содержать в чистоте такие широкие окна, когда существует нехватка рабочей силы. Мойщики окон в небоскребах, как правило, индейцы. Говорят, что у них не кружится от высоты голова.
— Когда отъезд? — спрашивает она.
— Сегодня вечером. Мы уезжаем из отеля около семи часов. Последнее заседание закончится в шесть.
И добавляет:
— Надо было бы собрать твой чемодан.
Взгляд Анук останавливается на чемодане, с которым она утром вышла из этого номера.
Роберт встает. Неожиданно его охватывает злость. Сын рабочего, перед которым в Мюлузе были закрыты все двери, вдруг понял, что и сейчас богатые люди не пускают его дальше своей прихожей.
— Я не знаю о тебе ничего! — восклицает он. — Ты вышла за меня замуж без любви; ты провоцировала меня; порой от тебя нельзя было услышать доброго слова, не то что ласки; и вот ты уже изменила мне…
— Тебе и не надо ничего знать, — произносит она глухим голосом.
Он склоняется над ней. Он смертельно устал. Антибиотики дают о себе знать.
— Я не игрушка в твоих руках, — говорит он. — Ты смотришь на меня как на игрушку, которой позабавились, а затем выбросили.
— Ты ошибаешься, — отвечает она. — Я — поздний ребенок у престарелых родителей. Или недостаточно молодых. Я никогда не играла в игрушки. Когда я родилась, Жалкому Типу было тридцать два года, а Мокрой Курице уже тридцать семь.
— Жалкий Тип? Мокрая Курица? Ты говоришь о своих родителях…
— Да.
— Ты зовешь их…
В этот момент раздается телефонный звонок. Опираясь на локоть, Анук приподнимается в кровати. Она смотрит на телефонный аппарат.
— Ты возьмешь трубку? — говорит Роберт. — Может быть, это звонят тебе…
Она снимает трубку, чтобы услышать:
— Это номер господина Роберта Бремера?
Хорошо поставленный голос, четкая речь.
— Да.
Она протягивает трубку Роберту.
— Вас срочно вызывает председатель. Добрый день. Простите за невежливость, но это очень срочно. Заседание отложено, и председатель вызывает вас к себе.
— Бегу…
Он наклоняется к Анук, чтобы поцеловать ее в лоб. У нее такой вид, словно к ее лицу приближается гигантский паук.
— Хорошо. Я тебя не трону. Будь готова к шести часам вечера. Приведи себя хотя бы немного в божеский вид перед отъездом.
— Нет ли у тебя, случайно, какого-нибудь успокоительного? — спрашивает она.
— Я не наркоман, — отвечает он, — и у меня крепкие нервы, чтобы прибегать к успокоительным средствам. У меня есть только аспирин.
Вдруг он говорит:
— Не будешь же ты неделями пребывать в таком состоянии? Я хочу тебе помочь… Я попытаюсь помочь тебе. Я абсолютно уверен в том, что невозможно полюбить кого-то за двадцать четыре часа знакомства… Ты слишком избалована и привыкла ни в чем не получать отказа.
— Тебе не понять.
«Парадный вход не для тебя, мой хороший. Для служащих, доставляющих товар, карьеристов, ловкачей и босяков, стремящихся любой ценой подняться на вершину социальной лестницы, существует лишь черный ход».