И вот однажды, в один из наших рейдов, уже порядком изучив низовья Кичуги, я вдруг обнаружил неизвестную мне до тех пор протоку.
Был день, обычно-прохладный, с обычными же полуденными тучками. Мы шли вдоль правого берега. Я стоял в рубке возле кэпа и привычно посматривал вперед – на темную ленту реки и высокую стену дремучего леса на берегу. Какое-то странное кривое дерево задержало на мгновение мой взгляд, и тогда я увидел устье этой протоки.
По здешним меркам она была очень узка – метров десять шириной. Деревья по ее берегам росли чуть ли не из воды и низко склонялись к водяному зеркалу, почти закрывая над ним небо. Под острым углом уходила протока вглубь берега, и потому с реки увидеть ее можно было только с того места, где шел сейчас наш пароход.
Вода в протоке была темна и спокойна, будто зачарована, и даже волны, заходящие с реки, быстро гасли в ней. Лежала она словно некая дорога, и мне вдруг показалось, что сверни мы сейчас на эту дорогу, она приведет нас к тайным лесным озерам с волшебными островами и еще бог весть к каким чудесам.
Очарование это не рассеялось, даже когда пароход покинул то место, с которого протока была видна, и устье ее потерялось среди берегового леса.
Я спросил о протоке у кэпа.
– Да глухая она, – сказал тот, махнув рукой, – кончается через пару верст. Может, старица какая, может, еще чего…
Я был так обижен за свою зачарованную протоку, которая не могла быть глухой, что на этот раз не поверил своему капитану. Хмыкнув, я демонстративно достал карту, рискуя оскорбить кэпа в лучших чувствах, и, склонившись на ней, быстро отыскал протоку. Топография русла в этом районе была довольно простой, а масштаб карты позволял отыскать на ней и более мелкие детали, так что ошибки быть не могло. Протока действительно оказалась глухой и выглядела на нашей двухверстке сантиметровым червячком синего цвета.
Отчего-то это меня расстроило; подумалось даже, что можно остановить пароход, сказав кэпу, что нужны пробы донных осадков из той протоки. А после спустить лодку и… Но что-то остановило меня. Пожалуй, я испугался. Нет, не протоки, а того, что она может действительно оказаться глухой и что это будет грустно. Даже не грустно. Это будет обидно и тоскливо.
Кэп молчал, я в задумчивости смотрел на воду, а пароход шел вниз по реке, унося нас от зачарованного места.
После того случая прошло много времени; работа наша – а вместе с ней и моя командировка – близились к завершению, и я уже воображал, как здорово будет из промозглого северного сентября перенестись в солнечный сентябрь севастопольский, оказаться без надоевшей прокуренной телогрейки, да еще и искупаться в море где-нибудь за Херсонесом. На воду мы теперь выходили нечасто, больше занимаясь «камералкой», то есть сидели на берегу и обрабатывали образцы, таблицы и карты.
Однажды утром я раскладывал перед позевывающим начальником карты с результатами своей вчерашней работы. Начальник благодушно кивал, вертел папироску и изредка поглядывал в мои бумаги, как вдруг задержал взгляд на карте и замер, словно окаменел. Почуяв недоброе, я оборвал свою речь на полуслове.
Наконец начальник оторвал взгляд от моего труда.
– Андрюша, дружище. За что тебе диплом дали? – спросил он. И голос его, как говорится, не обещал ничего хорошего.
– А что такое? – я, запаниковав, срочно попытался сообразить, что за «туфту» я допустил в своей работе.
С самым сумрачным видом начальник ткнул в карту пальцем и – для большей убедительности – постучал им по указанному месту.
Я посмотрел на карту и тоже окаменел. Ближе к устью реки там красовался далеко не самый маленький приток с длиннющим названием и без единой отметки. Девственно чистым было изображение его русла на карте; я вспомнил, что, проходя мимо этой речки, мы каждый раз откладывали ее посещение на потом. Вот и дооткладывались.
– Та-ак! – сказал начальник. – Дед!
Мой капитан, которого он столь непочтительно звал «дедом», возился на другом конце лагеря с самодельной печкой – единственный из нас всех он пек хлеб сноровисто и умело.
– Сам видишь, Саныч, занят я, – откликнулся «дед», не поворачивая головы.
Начальник сменил гнев на сарказм:
– Дражайший Степан Николаич, будьте любезны прибыть к адмиральскому шатру!
– Иду, – сказал кэп и подошел к навесу, на столе под которым были разложены рабочие карты.
– Чегой-то ты себя в адмиралы записал? А, Саныч? – спросил он, но начальник лишь молча постучал по злополучному притоку на карте.
– Да уж, недоглядочка вышла, – сказал кэп, взглянув туда, куда настойчиво тыкался палец моего начальника.
– Будет вам «недоглядочка»! – прорычал начальник. – Вот заводите свой тарантас и топайте туда. Срочно.
Мой кэп поднял на него глаза, и его губы чуть растянулись в ехидной полуулыбке.
– Так ты же сам вчера мотористов домой отпустил. Они еще в обед на «Казанке» ушли.
– Та-ак! – зверея сказал начальник. – Вдвоем идите.
Я удивился. Пароход, конечно, невелик, но все же – не моторка. Однако капитан рассудил иначе.
– А что, Андрюша? Проветримся. А к вечеру вернемся.
– Вот-вот, – сказал начальник, – проветритесь…
Когда мы вышли с базы, до полудня оставалась еще пара часов.
Не скажу, чтобы неожиданный рейс расстроил меня, но… появилось откуда-то предчувствие. Не предчувствие чего-то конкретного, но – предчувствие «вообще», просто ощущение необычности происходящего.
К полудню мы прошли больше половины расстояния до нужного нам притока. Облака, стягивавшие небо всю последнюю неделю, опустились ниже; пошел мелкий дождик. И тут я вдруг заметил, что бравый мой капитан как-то сер лицом и слишком согнут.
– Николаич, ты чего? – спросил я.
Кэп натужно улыбнулся.
– Да приплохело малость, Андрюша.
– Так, может, вернемся?
– Еще чего. Твой начальник нам руки-ноги поотрывает. Да не волнуйся ты, у меня бывает. Так – сердчишко. Сейчас пройдет.
Привыкнув видеть в своем капитане образец здоровья и бодрости, я легко ему поверил. И правда, вскоре кэпу полегчало, и до нашего злополучного притока мы добрались нормально.
Затягивать работу не хотелось, и я решил сделать одну станцию там, где приток этот впадал в Кичугу, и еще парочку – повыше. Кэп остался в рубке, я же отправился на ют – возиться со своим оборудованием. Хотя по инструкциям полагалось непременно при взятии проб становиться на якорь, сейчас для этого попросту не хватало людей. Мы договорились, что кэп будет подрабатывать двигателями, чтобы удерживать судно на одном месте. Однако очень скоро я заметил, что нас сносит. Машина продолжала потихоньку чавкать, но течение все же оттаскивало пароход в Кичугу.