Скорее всего, он присвоил их или потратил на уплату тайных долгов, с которыми не мог открыто рассчитаться из своих законных средств. Другая женщина – вот что в первую очередь приходит на ум. Разве не мог он влюбиться в кого-то, кроме Айлиш, еще до нее? Или это ошибка молодости, и он вынужден платить, чтобы сохранить ее в тайне и от Айлиш, и от Уны? Такая догадка неожиданно расстроила Монка. Господи, ему-то что за дело?! Главное, что кто-то убил Мэри, и если будет доказано, что это Байярд Макайвор, на Эстер не останется и тени подозрений.
Они уже достигли середины пролива. Здесь течение было сильнее. Уильяму приходилось грести в полную силу, всем телом налегая на весло и упершись ногами в дно лодки. У него уже ныли плечи, в то время как движения перевозчика оставались ровными и ритмичными и, казалось, не стоили этому мужчине никакого труда. Он по-прежнему едва заметно улыбался. Встретившись с ним взглядом, сыщик отвернулся.
Он попытался двигаться ритмичнее, чтобы избежать боли в спине при каждом движении. Должно быть, он слишком слаб для подобных непривычных упражнений, если они даются ему с таким трудом. Интересно, всегда ли так было? Или до несчастного случая Уильям был другим – ездил верхом, занимался на Темзе греблей, играл в мяч? Ничто не может подсказать ему ответ. Однако он не слишком толст и достаточно силен. Значит, физические нагрузки для него не в новинку.
Неожиданно Монк обнаружил, что думает об Эстер, и это почему-то рассердило его. Возможность потерять эту девушку оказалась для него гораздо более мучительной, чем ему хотелось. И теперь его привела в негодование собственная уязвимость. Детектив всегда гордился своей храбростью – качеством, которое превыше всего ценил и в других людях. Он считал это качество краеугольным камнем, на котором покоится все. Если нет храбрости, человек беззащитен, подвержен любым житейским бурям, любым ударам судьбы. Долго ли просуществует справедливость, если у людей не хватит мужества за нее бороться? Лучше не думать, какое притворство, лицемерие и обман воцарятся тогда в мире! Что остается от скромности, когда человек не решается признаться в собственных ошибках или невежестве, не в силах вернуться назад и начать все сначала? Чего стоит все прочее – великодушие, честность, надежда и даже сочувствие, – если боишься отстаивать их до конца? Страх способен погубить все.
И все же как Уильям страдал в эти дни от боли и одиночества! Воспоминание об этом было еще слишком свежо. Это можно было выдержать день, два дня, но бесконечно!.. Черт бы побрал эту Эстер!
Вдруг лицо сыщика обдал фонтан брызг.
– Краба поймали! – насмешливо заметил лодочник. – Устали?
– Нет! – бросил его пассажир, хотя уже почти выбился из сил. Спина у него болела, плечи ныли, а руки, казалось, вот-вот отвалятся.
– В самом деле? – с сомнением проговорил перевозчик, не замедляя, однако, темпа гребли.
Монк поймал еще одного «краба», скользнув веслом по поверхности вместо того, чтобы погрузить его в воду, и в лицо обоим ударили холодные соленые брызги.
И вдруг детектива пронзило воспоминание – отчетливое, как ослепительное видение. Зримая картина – серое мерцающее море и блики на волнах – исчезла, едва сознание Уильяма успело уловить ее, зато осталось ощущение холода, опасности и неотвратимости происходящего. Он чувствовал, что испуган, что у него точно так же, как и сейчас, болят плечи, но что он моложе, гораздо моложе, чем теперь, – может быть, даже еще мальчик. Лодку захлестывают тяжелые волны с завивающимися белой пеной гребнями. Кому понадобилось отправляться в плавание в такую погоду? И что напугало его? Это не волны, а что-то другое…
Но его память не могла ответить на эти вопросы. Она сохранила только холод, бушующие волны и всеобъемлющее чувство неизбежности.
Лодка внезапно рванулась вперед. Они миновали стремнину и теперь были защищены от нее Черным островом. Перевозчик улыбался.
– Ну, и упрямец же вы! – проговорил он, когда они выбрались на берег. – В другой раз такой номер не пройдет. Я буду поумнее. Завтра на вас живого места не будет.
– Возможно, – отозвался Монк. – Надеюсь, завтра волна переменится и ветер будет не таким сильным.
– Надеяться всегда нужно. – Лодочник протянул руку, и Уильям отдал ему деньги за переезд. – Только помните, что поезд на юг вас дожидаться не будет!
Поблагодарив его, сыщик отправился искать лошадь, чтобы преодолеть несколько миль по холмам Черного острова до следующей переправы – через залив Кромарти-Ферс.
Достав лошадь, он неторопливо тронулся в путь. Ощущение было приятным. Он обнаружил, что знает, как без особых усилий управлять животным, и привычно чувствовал себя в седле, хотя совершенно не представлял, когда ездил верхом в последний раз.
Вокруг миль на пятнадцать, а то и на двадцать открывался прекрасный вид убегающих на север склонов, густо поросших уже оголенным лиственным лесом и соснами. Под ними на лужайках паслись стада овец, а иногда попадались и коровы.
Что же за воспоминание поразило его в лодке? То ли это прошлое, о воскрешении которого он мечтал? За внезапно возникшим образом ощущалось что-то еще, тревожное и мучительное. Может быть, не стоит будить его? В забвении тоже есть своя радость…
Путешествие вверх по склону было достаточно трудным. У Монка ныла спина, натруженная при переправе через пролив. Не лучше ли пройтись пешком? Он слез с лошади, давая ей отдых, и зашагал рядом. Так они добрались до гребня, и впереди открылась громада Бен-Уайвиса, массивная вершина которого была увенчана шапкой первого зимнего снега. Освещенная солнцем, она, казалось, парила в небе. Не спеша пройдя еще не-много, сыщик миновал холм, и слева открылись цепи гор, возвышавшиеся, одна за другой, вплоть до самого сердца Шотландии, голубых или пурпурных, с белыми верхушками, сверкающими на фоне синего неба. У Уильям-а перехватило дыхание – не от крутизны подъема, а от восторга. Казалось, отсюда виден весь мир. Впереди, внизу, полированной сталью блестел залив Кромарти, на востоке простирающийся в сторону моря до самого горизонта. На западе, насколько хватало глаз, стояли горы. Солнце било в лицо, и Монк невольно поднял его навстречу ветру и вечной тишине.
Он был рад своему одиночеству. Чье-то общество было бы здесь лишним, а человеческая речь звучала кощунством. И в то же время хотелось разделить с кем-нибудь это ощущение совершенства, чтобы иметь возможность в нужную минуту вновь и вновь возвращаться сюда душой. Вот Эстер поняла бы его. Она умеет смотреть и чувствовать молча. Все равно этого не передать словами, а для того, чтобы понять друг друга, достаточно взгляда или прикосновения.
Лошадиное фырканье вернуло Монка к реальности, напомнив, что время стремительно уходит. Ему предстоял еще долгий путь, а животное уже отдохнуло, так что пора было двигаться вниз, к побережью и к следующей переправе.
Чтобы попасть в Портмахомак, как теперь назывался Сент-Кольмак, детектив потратил целый день, многократно уточняя дорогу, и только когда сумерки уже превратились в настоящую ночь, он наконец добрался до кузницы на Замковой улице и спросил, где можно оставить на ночь лошадь и переночевать самому. Кузнец охотно приютил животное, хорошо ему знакомое, поскольку его и прежде нанимали путешественники, а всаднику мог только указать ближайший постоялый двор, расположенный несколькими ярдами ниже по склону холма, на самом берегу.