Мирна знала даже больше. Она знала, что именно написано на этих влажных страницах.
Она тоже рано встала этим утром, вытащила свою усталую задницу из кровати, протопала в ванную. Приняла душ, почистила зубы, надела чистую одежду. И в свете раннего утра села в свою машину и поехала в Ноултон.
За газетами. Она могла бы просмотреть эти газеты в Интернете, но если Клара любила читать бумажные газеты, то и Мирна тоже.
Ее не волновало, как мир смотрит на искусство Клары. Мирна знала, что ее подруга – гений.
Но она волновалась за Клару.
И вот теперь ее подруга сидела, ссутулившись, на диване, а Мирна – напротив нее в кресле.
– Пиво? – предложила Мирна, показывая на пачку газет.
– Нет, спасибо, – улыбнулась Клара. – У меня свое. – Она показала на промокший лиф платья.
– О такой женщине мужчины могут лишь мечтать, – рассмеялась Мирна. – Ты только подумай: женщина, состоящая исключительно из круассанов и пива.
– О да, предмет вожделения, – с улыбкой согласилась Клара.
– Ты уже их читала?
Мирне не было нужды показывать на промокшие газеты, они обе знали, о чем идет речь.
– Нет. Мне все время что-то мешает.
– Что-то?
– Какое-то идиотское тело в саду, – сказала Клара, но потом попыталась обуздать себя. – Мирна, господи боже, я не понимаю, что со мной такое. Я должна быть расстроена, сокрушена из-за того, что случилось. Я должна переживать за бедняжку Лилиан. Но ты знаешь, о чем я думаю? Единственное, о чем я думаю?
– Что она испортила твой праздник.
Это был не вопрос. Мирна знала, что изрекает истину. Лилиан и в самом деле испортила праздник Кларе. Впрочем, нужно признать, что и у Лилиан день выдался далеко не праздничный. Но этот разговор еще дело будущего.
Клара уставилась на Мирну – не осуждает ли та ее?
– Что со мной такое?
– С тобой все в порядке, – сказала Мирна, наклоняясь к подруге. – Я бы чувствовала то же самое. Любой бы чувствовал. Может быть, не все бы признались. – Она улыбнулась. – Если бы там лежала я…
Клара резко оборвала ее:
– Даже думать об этом не смей!
Она и правда испугалась, словно сказанное слово увеличивало вероятность события, словно тот бог, в которого она верила, действовал таким образом. Но Мирна знала, что ни ее, ни Кларин бог не такой сумбурный и мелочный и что им не нужно воздерживаться от подобных глупых предположений.
– Будь это я, тебе было бы не все равно, – продолжала Мирна.
– Боже, от этого я бы никогда не оправилась.
– Эти газеты, вероятно, не имели бы тогда значения, – сказала Мирна.
– Никакого. Совершенно никакого.
– Будь это Габри, или Питер, или Рут…
Обе женщины замолчали. Видимо, это был уже перебор.
– В общем, – сказала Мирна, – даже будь это кто-то совершенно посторонний, тебе было бы не все равно.
Клара кивнула.
– Но Лилиан не была посторонней.
– Хотелось бы мне, чтобы была, – тихо призналась Клара. – Я жалею, что вообще была с ней знакома.
– Что она собой представляла? – спросила Мирна.
Она слышала об этом в общих чертах, но теперь ей хотелось узнать подробности.
И Клара рассказала ей все. О маленькой Лилиан. О Лилиан-тинейджере. О молодой женщине Лилиан. Чем больше она рассказывала, тем более слабым и усталым становился ее голос, тем труднее давались ей слова.
Потом она замолчала, Мирна тоже ничего не говорила, смотрела на подругу.
– Это очень похоже на эмоционального вампира, – сказала наконец Мирна.
– На кого?
– Я в своей практике встречала их немало. Людей, которые, фигурально говоря, питаются твоими жизненными соками. Мы все знаем таких. Посидишь в компании этого человека – и приходишь домой выжатым как лимон. И даже понять не можешь почему.
Клара кивнула. Она и сама знала таких людей, хотя и не в Трех Соснах. Даже Рут к таким не относилась. Эта выжимала только спиртное из их бара. Но после общения с выжившей из ума старой поэтессой Клара почему-то чувствовала себя свежей, полной сил.
А вот другие люди действительно лишали ее жизненных соков.
Лилиан была одной из них.
– Но она не всегда была такой, – сказала Клара, стараясь быть справедливой. – Когда-то она была моим другом.
– Такое тоже нередко случается, – кивнула Мирна. – Лягушка на сковородке.
Клара не знала, как на это реагировать. Они все еще говорят о Лилиан или отклонились в сторону какого-то кулинарного французского шоу?
– Ты имеешь в виду эмоционального вампира на сковородке? – спросила Клара, произнося фразу, которую наверняка не произносил ни один другой человек. По крайней мере, она на это надеялась.
Мирна рассмеялась и, откинувшись на спинку кресла, подняла ноги на пуфик.
– Нет, детка. Эмоциональный вампир – это Лилиан. А лягушка – это ты.
– Это что-то типа неизданной сказки братьев Гримм. «Лягушка и эмоциональный вампир».
Обе женщины замолчали, представляя себе иллюстрации к такой сказке.
Первой вернулась к реальности Мирна.
– Лягушка на сковородке – это термин из арсенала психоаналитиков, – сказала она. – Если бросить лягушку на шипящую, горячую сковородку, то что она будет делать?
– Выпрыгнет? – предположила Клара.
– Выпрыгнет. Но если посадить лягушку на холодную сковородку и поднимать температуру медленно, то что будет тогда?
Клара задумалась:
– Выпрыгнет, когда станет горячо.
Мирна отрицательно покачала головой:
– Нет. – Она сняла ноги с пуфика, подалась вперед и вперилась в Клару пронизывающим взглядом. – Лягушка просто будет сидеть там. Сковородка разогревается все сильнее, но лягушка остается неподвижной. Она приспосабливается и приспосабливается. И никогда не выпрыгнет из сковородки.
– Никогда? – тихим голосом спросила Клара.
– Никогда. Будет сидеть там, пока не умрет.
Клара сделала протяжный, неторопливый, глубокий вдох, потом выдохнула.
– Я видела это на примере моих клиентов, которых унижали физически или эмоционально. Отношения между людьми никогда не начинаются с удара кулаком в лицо или оскорбления. Иначе они на этом и закончились бы. Все начинается с нежностей. С доброты. Тебя тянет к другому человеку. Ты ему доверяешь. Он тебе нужен. А потом он понемногу начинает изменяться. Мало-помалу сковорода становится все горячее. А в конце ты оказываешься в ловушке.