– Все эти люди ваши друзья, и они, должно быть, такие же.
– Полагаю, так, – сказал Квинт.
– Городские власти говорят нам, что все римляне – кровавые убийцы, не способные ни на что хорошее.
– Неправда, – ощетинился Квинт.
– Я и так никогда этому не верил. А встретив вас и ваших друзей, убедился, что это ложь. Вы такие же люди, как мы. – Терсит понизил голос. – И карфагеняне не все так хороши, как они нас убеждают.
Квинт внезапно совершенно протрезвел.
– Они так говорят о карфагенянах?
Терсит беспокойно поерзал.
– Да. Наши власти хотят, чтобы город перешел на другую сторону, как и многие другие за последние недели. Вспомните прежние дни, говорят они, пока римляне не забрали Сицилию себе. Тогда жилось намного лучше. Карфаген – не такой суровый хозяин. – Он горько усмехнулся. – Насколько я помню, те времена ничем не отличались от предвоенных лет. Ни римским, ни карфагенским властям нет дела до маленьких городков вроде Энны, лишь бы те платили налоги и поставляли зерно.
– Чего же ты хочешь, Терсит?
Долгий вздох.
– Я хочу мира. Мира, чтобы не лежать бессонными ночами, беспокоясь, как бы моих двух дочерей не изнасиловали, а мою таверну не сожгли у меня на глазах. – Он сделал умиротворяющий жест. – Я говорю не только о римлянах. Я знаю, что карфагенские солдаты более чем способны на то же самое.
Квинт подумал о своем фамильном поместье, которое пришлось бросить из-за вторжения Ганнибала в Кампанию. Наверное, Терсит не мог покинуть Энну, так же, как мать и Аврелия не могли вернуться домой. Вся Сицилия была охвачена конфликтом, и он одинаково затронул тысячи невинных людей.
– Война подобна приливной волне, которая сметает все на своем пути, – мрачно проговорил он. – И мы ничего не можем с нею поделать, лишь постараться не утонуть.
– Можно и кое-что еще, – рискнул возразить Терсит.
Он поколебался в нерешительности, и Квинт, заметив в его глазах страх, подбодрил:
– Говори.
– Оставив Энну в руках римлян, мы избежим сражения внутри ее стен, которое случится, если городские власти решат по-своему. Они хотят получить ключи от ворот, чтобы ночью впустить войско Гимилькона. Однако у Пинария хватает ума не отдавать ключи, и наши власти теперь говорят об осаде города карфагенянами, во время которой мы сможем помогать им на стенах и творить всякие прочие безумства. До меня доходили слухи из других городов, где такое случилось. Не важно, что мы собираемся перейти на сторону Карфагена. Город будет разграблен, а население перебито.
– И ты хочешь предотвратить резню? Даже если придется оставить Энну в руках римлян?
– Мне все равно, кто правит, если все останется тихо-мирно. Если можно избежать крови. Когда-нибудь, если у вас будут дети, вы меня поймете.
Мысленно Квинт увидел поле битвы при Каннах, и как они бежали там. Большинство римских семей в тот страшный день потеряли сыновей. Чувствуя себя стариком, юноша кивнул.
– Думаю, уже понимаю.
Оба помолчали.
– Почему ты говоришь это мне, а не Пинарию или какому-нибудь другому командиру?
Терсит улыбнулся.
– Каждая стена здесь имеет глаза и уши. Я не могу подойти и на сто шагов к штаб-квартире Пинария: меня сочтут предателем. Вы доверяете своему командиру?
– Я доверяю ему свою жизнь.
– А Пинарию?
– Он жестковат, но, говорят, честный человек.
– Мне тоже так показалось. – Терсит облизнул пересохшие губы. – Если я назову вам имена главных заговорщиков, вы смогли бы передать их вашему командиру?
Квинт взглянул на своих товарищей и увидел, что они, к счастью, не обращают внимания на его разговор с Терситом.
– Думаю, да.
– А он сможет обеспечить безопасность мне и моим дочерям? Думаю, что уцелевшие руководители захотят союза с Римом и смогут повлиять на жителей. Однако некоторые могут попытаться навредить мне, если заподозрят, что я доносчик.
Квинт с трудом глотнул. Он не мог солгать.
– Не знаю. Я лишь рядовой солдат, но клянусь, что приложу все усилия к этому.
Снова вздох.
– Я не могу просить большего.
Громкие шутки и смех за спиной затихли. Квинт ощущал биение пульса позади глаз, чувствовал под пальцами деревянную стойку и видел на лице Терсита страх.
– Симмий и Зенодор – самые активные сторонники Карфагена. А также Ох.
– Симмий? Купец, который снабжает нас зерном? – недоверчиво переспросил Квинт. Казалось, этот человек был рад иметь дело с легионерами.
– Он самый.
Терсит стал называть другие имена, и Квинт поднял руку, останавливая его.
– Я слишком пьян. Тебе нужно написать их.
Хозяин таверны бросил на него испуганный взгляд.
– Нужно написать на пергаменте. Я лично передам моему центуриону, – пообещал Квинт.
– Эй, хозяин! Еще вина! – проревел Марий.
– Конечно, – откликнулся Терсит и тихо сказал Квинту: – Я дам список в следующий раз, когда вы пойдете облегчить мочевой пузырь.
Уже жалея, что столько выпил – доклад Кораксу или, еще того чище, Пинарию с похмелья будет смотреться не очень хорошо, – Квинт пошел обратно за стол. Лучше, чтобы как можно меньше людей знали, что ему только что сказал Терсит. Он выпил несколько чаш воды в попытке заглушить действие выпитого вина, а когда в голове немного прояснилось и в кошель надежно улегся пергамент Терсита, начал долгий процесс уговаривания товарищей уйти. Квинту требовалось отдохнуть, но он не решался оставлять приятелей здесь: кроме беспокойства об откровении Терсита, ему еще не хотелось, чтобы кто-то попытался увидеть хозяйских дочерей.
К тому времени, когда они наконец вернулись к себе, Квинт протрезвел, но спал плохо. Когда ему удалось заснуть, сквозь щели в ставнях уже пробивались лучи света. Ему показалось, что он только что заснул, когда опцион стал барабанить в дверь, приказывая вставать, если они не хотят, чтобы их выперли обратно в Сиракузы.
Квинт быстро рассказал Урцию, что узнал от Терсита.
– Мне это не приснилось, – прошептал он, показывая другу пергамент.
– Яйца Вулкана! – воскликнул товарищ, которому было так же нехорошо, как и Квинту. – Ты должен доложить Кораксу.
– Что я и собираюсь сделать.
– Хреново, – проворчал Урций. – Будет еще одно наказание. Впрочем, скорее тебе, чем мне.
– Спасибо, – кисло сказал Квинт.
Ему хватило ума погрузить голову в ведро с водой и надеть чистую тунику, прежде чем идти к командиру. Чувствовал он себя по-прежнему дерьмово, но надеялся, что хотя бы выглядит не так плохо. Надеялся.