«Чтобы свергнуть бирманский режим, – пояснил мой консультант, – повстанцам требуются не случайные солдаты удачи, не наемники, а настоящие военные советники. Нужен особый координационный центр, находящийся в пределах Таиланда, надежное пристанище – чтобы все недовольные режимом бирманские военные знали: теперь есть куда бежать и где укрыться». Он говорил не о возврате к ранним стадиям вьетнамской войны, а о более тонкой и скрытной помощи, похожей на поддержку, предоставлявшуюся американцами на протяжении 1980-х афганским моджахеддинам, нападавшим на советскую армию с военных баз, размещенных в Пакистане. Сочувствующие каренам тайские военные могут еще вернуться к власти в Бангкоке. Впрочем, если этого и не случится, то США ясно дадут понять, что намерены оказывать бирманским горцам серьезное содействие в борьбе с режимом, ненавистным всему миру, – служба государственной безопасности Таиланда найдет способы помочь общему делу.
«Шанам и качинам, живущим возле китайских рубежей, – продолжил американец, – досталось от бирманской хунты по первое число, но и грядущее китайское владычество им не по вкусу. Они чувствуют себя затравленными. Единение для бирманских горских племен – дело почти немыслимое. Должен явиться некто извне – и создать надежный, достойный общего доверия политический механизм».
«Бирму не следует сравнивать с Балканами или Ираком, где этнические и религиозные различия незаметно тлели под гнетом авторитарной власти в течение десятков лет, а жарким пламенем вспыхивали только после того, как государство распадалось. Бирманские горные племена издавна и упорно – десятки лет! – воюют со всеми сменяющимися в Бирме диктатурами. От войны уже устали; навряд ли повстанцы начали бы междоусобицу, рухни режим окончательно. Мятежники скорее разобщены, чем враждебны друг другу. Даже в одних и тех же народностях нет полного единства: Шанское государство исторически разделяется на области, подвластные мелким царькам. Следовательно, – сказал собеседник, – для таких американцев, как я, может найтись незаметная организационная работа».
Он припомнил слова сингапурского премьера Ли Куан Ю: США обязаны оставаться в нашем регионе как «противовес китайскому исполину»: поскольку США – единственная посторонняя держава, обладающая силой, достаточной для того, чтобы замедлить китайское продвижение, хотя сами Соединенные Штаты не зарятся на какие бы то ни было азиатские земли. Все народы Юго-Восточной Азии – особенно Вьетнам, с давних пор боящийся Китая, – просят Вашингтон противостать Пекину в Бирме. Таиланд, где грядущая смена монарха способна вызвать эпоху политической нестабильности, не хочет еще больше подпасть под китайское влияние. Даже сама бирманская хунта, сказал мой друг, не желает Бирме сделаться составной частью Великого Китая: жива еще память о долгом, свирепом, кровопролитном нашествии маньчжуров – а это было в XVIII в. Но стремление удержаться у власти может не оставить хунте иного выбора.
В любом случае Бирме суждено быть проводником нефти и газа, поступающих в Китай. Однако стать китайской провинцией де-факто значило бы оказаться под вечной властью одного из наиболее жестоких режимов на свете и лишиться всех природных ресурсов, чтобы генералы могли набить себе карманы. Китайцы использовали бы при строительстве трубопроводов настоящий рабский труд – финансируемый отчасти международными компаниями: такова побочная, темная сторона «глобализации». Многое, впрочем, будет зависеть от того, как поведут себя США. И мой седовласый собеседник, предпочитающий работать незаметно и спокойно, вооружась не столько пулеметами, сколько познаниями, нуждается в людях, способных продолжить дело всей его жизни – особенно в людях, которым он мог бы доверить и вручить разведывательную сеть, созданную им на бирманской земле.
Другого американца, работающего в Бирме, прозвали Та-У-Ва-А-Па – по-бирмански Отец Белой Обезьянки. Белой обезьянкой американец ласково называл свою маленькую дочь – оттуда и пошла его кличка. Он тоже сын христианских миссионеров, выходцев из Техаса. За вычетом девяти лет, проведенных в общевойсковых подразделениях армии США и частях особого назначения, откуда он уволился майором, этот собеседник всю свою взрослую жизнь, подобно родителям, проповедовал слово Божие. Будучи гораздо моложе предыдущего моего знакомца, он тоже говорил на нескольких местных языках и наречиях и, в отличие от седовласого, казался истинным живчиком – крепким, словно стальным, непрестанно движущимся сгустком неугомонности. Если седовласый сосредоточил усилия на работе с шанскими племенами, обитающими близ китайской границы, то Отец Белой Обезьянки большей частью имел дело с каренами и другими племенами, населяющими восточные области, сопредельные таиландским землям, – хотя созданные им разведывательные сети дотягивались до самых индийских рубежей, на противоположной оконечности Бирмы.
В 1996-м он говорил в Рангуне с бирманской демократической предводительницей Аун Сан Су Чжи, когда та освободилась на краткое время из-под домашнего ареста. Встреча побудила его затеять всебирманский «день молитвы» и работать ради сплочения различных народностей Бирмы. Потом пришел 1997 г., очередное армейское наступление оставило сотни тысяч людей без крыши над головой – и мой друг очутился в самых глухих бирманских областях: он странствовал в одиночку, посещая «самые страшные места», бродя от одной сожженной деревни к другой, раздавая медикаменты, которые извлекал из вещевого мешка, висевшего за спиной. Он рассказывал и об этом, и о других наступлениях правительственных войск, о том, как сжигали церкви, потрошили младенцев, уничтожали целые семьи. «Такие вещи меня больше не ужасают, – сообщил мой собеседник. Правда, глаза его были широко распахнуты, а лицевые мышцы напряглись от волнения. – Все эти события очень похожи, к ним привыкаешь. Но я всегда молюсь о том, чтобы справедливость вернулась и восторжествовала».
В 1997-м, возвратясь из похода, он создал службу Свободных бирманских рейнджеров, насчитывавшую более трех сотен добровольцев, разбитых на 43 малых отряда, чьей задачей было оказывать медицинскую помощь каренам, шанам, чинам, качинам и араканцам – по сути, всем племенам, населяющим горы, с трех сторон окружающие поречье Иравади в среднем течении. Там живет подавляющая часть этнических бирманцев [62] . Свободные бирманские рейнджеры – неправительственная организация, неповторимо своеобразная служба выручки и помощи.
«Мы стоим не выше сельчан и не поодаль, а вровень и рядом с ними. Если они не бегут или не могут убежать прочь от солдат, мы тоже не бежим, не спасаемся. У нас имеются врач, фотограф и разведчик-наблюдатель: он пользуется спутниковой системой навигации, определяет позиции бирманских правительственных войск, наносит их на карту, фотографирует изображения – и все публикует на нашем сайте. Мы сотрудничаем и с Пентагоном, и с защитниками прав человека… Вмешиваться в события, выступая на стороне добра, – высочайший нравственный долг, ибо молчание и бездействие – знак согласия. НПО, – продолжил он скороговоркой, – любят повторять: мы выше политики. Неверно. Оказываешь помощь – и, стало быть, помогаешь тем или другим, прямо либо косвенно. НПО неизменно с кем-нибудь в союзе. Недавняя история тому подтверждение. В 1980-х НПО, работавшие в пакистанской Северо-Западной пограничной провинции среди афганских беженцев, по сути, содействовали моджахеддинам в их борьбе против просоветского афганского правительства – точно так же, как неправительственные добровольцы, служившие в тот же период на суданской земле, помогали тамошним эритрейцам и тиграям, воевавшим с марксистским руководством Эфиопии. Здесь, у таиландской границы, еду и медикаменты поставляли открыто, а огнестрельное оружие – потихоньку».