Синие, пронзительно-яркие глаза человека, наблюдавшего с верхнего этажа городского совета за происходящим на площади, подернулись влажной дымкой. А на его губах промелькнула довольная усмешка:
— Забавные муравьи… Моя догадка о разбитом сердце оказалась истинной.
Толпа, спешившая занять немногочисленные скамьи для слушателей, оттолкнула Кристину от входа на площадь. Когда несчастной вновь удалось протиснуться через многочисленных зевак, стоящие у входа в зал стражники преградили девушке путь: свободных мест на скамьях для простолюдинов больше не осталось. Как ни умоляла несчастная смилостивиться над ее горем, черствые непроницаемые лица не дрогнули. Когда же один из солдат занес над упрямицей руку для удара, Кристина смирилась и, глотая от бессилия слезы, отошла в сторону. Ей пришлось остаться на площади, как и другим неудачникам, жадно ловящим от зрителей в зале обрывочные новости о происходящем внутри.
Сначала слушались гражданские дела о кражах и стяжательствах, разбирались случаи членовредительства и мелкого мошенничества. Выкрикиваемые имена не имели для Кристины ровно никакого значения. Постепенно среди людей начало нарастать напряжение: близилась долгожданная часть разбирательств с участием инквизиции.
Стоящая в возбужденно гудящей толпе Кристина, несмотря на усталость после долгой дороги, в этот момент почувствовала прилив сил. Она вся обратилась в слух, вытянула шею, надеясь увидеть сквозь просвет в толпе любимого Якова.
Над головами пронесся вздох разочарования и послышались отдельные фразы:
— Глупый богомаз снова не хочет отвечать…
— Он молчит…
— Не кается, богохульник…
— Сжечь недоумка, чтобы всем было уроком, как чернить светлый образ!..
Кристина вскрикнула от ужаса. Она невольно бросилась ко входу в зал, но снова была грубо вытолкнута стражей. Упав на мокрую от стаявшего снега брусчатку, бедняжка подвернула щиколотку и горько, обреченно заплакала.
Никому не было до нее дела, никто не обернулся, чтобы подать лежащей на земле женщине руку. Алчные, налитые кровью глаза нелюдей были обращены к месту судилища.
Сердце безумной толпы билось в унисон, под аккомпанемент солирующего в стенах церковного суда дьявола, торжествующего легкую победу.
С наступлением сумерек в сопровождении монахини-клариссинки, согласившейся похлопотать у охраны, Кристина подошла к подвалу городской тюрьмы, где томились осужденные. Ее испуганное сердце выскакивало из груди, надежда на чудо перемежалась с неизбежным разочарованием.
Она видела, как монашка отвела начальника охраны в сторону и, что-то говоря, кивнула в ее сторону. Здоровенный детина, изъеденный оспой, с любопытством взглянул на затаившую дыхание Кристину и оскалился гнилыми деснами:
— Ты его ненаглядная? Пришла пообжиматься напоследок? А то день-другой, и мы переломаем ему все кости, — охранник захохотал, довольно потирая руки.
Монашка смолчала, сделав предупредительный жест рукой, чтобы девушка тоже не вступала с негодяем в пререкания. Кристина торопливо подошла к охраннику и положила в его протянутую ладонь-лопату золотой гульден.
Рука не дрогнула.
Птичка покраснела от волнения: в ее кошельке оставалось лишь три серебряных монеты, но она хотела сохранить их на обратный путь.
Жадный охранник упрямо держал руку в ожидании добавки.
Кристина скрепя сердце положила еще одну монету.
Страж осклабился, нагнулся ниже, дыхнул смрадом:
— Одну мне, другую моему напарнику, следуй за мной, красавица.
Искренне поблагодарив монашку, Кристина шагнула в темень подвала. Зажженный факел в руках рябого стража мелькал отблеском на влажных каменных стенах, быстро удаляясь.
Подвернутая утром щиколотка доставляла несчастной немалую боль, она еле успевала за широко шагающим впереди мужчиной.
— Подождите меня, умоляю, я повредила сегодня ногу и не могу идти быстро, — взмолилась Кристина.
Снизу винтовой лестницы раздался глухой смех:
— А ты свой передок послушай! Он выведет куда надо.
Цепляясь руками за скользкие камни, Кристина спускалась на ощупь, рискуя размозжить голову в кромешной тьме. По ее ногам несколько раз пробегали быстрые колючие лапки, цепляющиеся за платье, и раздавался отвратительный мышиный писк. Останавливаясь, она стряхивала с подола голодных грызунов и спешила за стражем. Запахи тлена, затхлой воды, пота и человеческих испражнений сводили ее с ума. Боясь потерять сознание от невыносимой вони, она закрыла рукой нос и дышала только ртом, рискуя подхватить заразу.
В конце лестницы забрезжил дрожащий свет факела. Охранник любезно отрабатывал золотой, ожидая ее.
Кристина спустилась в небольшое, освещенное тусклым светом чадящих светильников помещение, по обе стороны от которого находились камеры осужденных. Одна — более просторная, для обычных преступников. В другой, чуть дальше по погрузившемуся в тьму коридору, томились три человека, те, что были осуждены инквизицией.
Яков стоял у решетки, вглядываясь в сумрак подвала. Предупрежденный охранником о посетителе, он ожидал увидеть мать. Более ни одна человеческая душа не могла беспокоиться о нем.
Кристина вышла в круг света от факела и похрамывая приблизилась к побледневшему словно полотно Якову. Тот испуганно отстранился от нее, не веря глазам, полагая, что увидел призрак. Его руки судорожно стиснули толстые прутья камеры, словно пытались их разогнуть и вырваться на свободу, убежать прочь от потустороннего посланца.
Кристина, не сводя с любимого счастливых глаз, приблизилась к решетке и, обхватив его белые от напряжения кисти своими маленькими ручками, прикоснулась к каждой по очереди губами.
Две слезы сползли по грязным впалым щекам Якова.
Некоторое время они стояли сплетя руки и молча смотрели друг на друга, понимая все без слов.
— Яков, — наконец прошептала Кристина, вытерев ему слезы, — что ты натворил, глупый?
Она дрожащими пальцами коснулась бледных щек, поправила спутанные волосы, провела по нижней распухшей губе. Яков болезненно дернулся.
— Почему ты здесь? — раздался его глухой голос. — Ты же должна была…
— Я никому ничего не должна, — нетерпеливо перебила его Кристина, нежно прикрыв его рот рукой. — Молчи! Я не могу жить без тебя, мой дорогой друг, поэтому я здесь. Я не могу выйти за человека, которого не люблю. Мое сердце было с тобой, даже когда я разбивала твое. Вовек не искупить ошибки, что я совершила в тот злополучный день. Но сейчас… я пришла спасти тебя.
— Ты ошибаешься, Птичка, — голос Якова перешел на шепот, — ты пришла сюда на свою собственную погибель. Они не пощадят тебя даже из-за ребенка. Умоляю, оставь меня, я уже мертвец. Здесь царит ад, о котором мы не знали! Спасайся сама, спаси невинное дитя. Уезжай завтра же из Фрайбурга, возвращайся к Михаэлю. Пообещай, что сделаешь это!