Кинан покачал головой, но бойцы, что окружали меня, кивнули. Это Иззат, говорили они.
Я замолчала, будто размышляя, хотя приняла решение сразу, как поняла, что отправиться в Блэклиф – это единственный способ вернуть Дарина.
– Я согласна.
– Хорошо, – Мэйзен не выглядел удивленным. Подумалось даже, неужели он заранее знал, что я соглашусь? Он заговорил громче, чтобы слышали все. – Кинан будет тебя инструктировать.
Лицо молодого человека стало еще мрачнее, если такое вообще возможно. Он сжал губы, будто не хотел разговаривать.
– У нее руки и ноги изрезаны, – заметил Мэйзен. – Обработай ее раны, Кинан, и расскажи все, что ей понадобится знать. Она уходит в Блэклиф сегодня вечером.
Мэйзен вышел, сопровождаемый членами своей фракции. Тэрик потрепал меня по плечу и пожелал удачи. Его союзники засыпали меня советами: никогда не надейся на своего инструктора. Не доверяй никому.
Они всего лишь хотели помочь, но это давило, и когда Кинан растолкал толпу, чтобы забрать меня, я испытала нечто сродни облегчению. Он кивнул головой в сторону стола в углу пещеры и направился туда, не дожидаясь меня.
Яркий свет, который освещал стол, лился из небольшой трещины в скале. Кинан наполнил миски водой и порошком, в котором я опознала танин. Одну он поставил на столешницу, вторую – на пол. Я почистила руки и ноги и сморщилась, когда танин проник в порезы – отметины, оставшиеся после катакомб.
Кинан наблюдал молча. Под его пристальным взором я почувствовала себя неловко, особенно от того, что вода так быстро стала черной от грязи. Потом разозлилась на себя за свой стыд.
Затем Кинан сел за стол напротив меня и взял мои руки. Я ожидала, что его руки окажутся грубыми, но они хоть и не были нежными, но и грубыми их не назвать. Пока он рассматривал мои порезы, я перебирала в голове десятки вопросов, которые хотела задать ему. Но все они не позволили бы ему счесть меня сильной и способной, скорее он подумал бы, что я – беспомощное дитя. Почему ты ненавидишь меня? Что я тебе сделала?
– Тебе не нужно было соглашаться… – Он сосредоточил все внимание на моих ранах, втирая обезболивающую мазь в один из глубоких порезов. – …на это задание.
Ты это уже и так ясно показал, болван.
– Я не предам Мэйзена. Я сделаю то, что должна.
– Уверен, что ты попытаешься.
Меня ужалила его резкая прямота, хотя и было очевидно, что у него нет никакой веры в меня.
– Эта женщина беспощадна. Последний человек, которого мы отправили туда…
– Думаешь, я горю желанием шпионить за ней? – вскипела я.
Кинан с удивлением поднял на меня глаза.
– У меня просто нет выбора, если я хочу спасти единственного родного человека, который у меня остался. Поэтому… – Замолчи, мне хотелось сказать. – Не усложняй все еще больше.
Что-то вроде смущения промелькнуло в его лице, и презрения в его взгляде поуменьшилось.
– Извини, – сказал Кинан неохотно, но даже такое извинение лучше, чем совсем никакое. Я порывисто кивнула, подметив в то же время, что его глаза не голубые и не зеленые, а насыщенно-карие.
Ты увидела его глаза, Лайя. А значит, ты в них смотришь. А значит, ты должна прекратить в них смотреть. Запах мази щипал ноздри, и я сморщила нос.
– Это чертополох? – спросила я.
Он пожал плечами, и я взяла из его рук бутылек и еще раз понюхала.
– В следующий раз попробуйте лимонник. По крайней мере, он не пахнет как козий навоз.
Кинан взметнул огненную бровь, обматывая мне руку марлей.
– Ты разбираешься в лекарствах? Полезное умение. Твои дедушка с бабушкой были лекарями?
– Дедушка. – Было больно говорить о Поупе, и я надолго умолкла, потом продолжила: – Он взялся учить меня по-настоящему всего полтора года назад. А до этого я просто смешивала лекарства для него.
– Тебе нравится это дело? Лечить?
– Это просто работа. – Большинство книжников, кого не увели в рабство, становятся чернорабочими: батраками, уборщиками или портовыми грузчиками – каторжный труд за жалкие гроши. – И мне с ней повезло. Хотя когда я была маленькой, я мечтала стать жрицей.
Губы Кинана тронула слабая улыбка. Казалось бы, мелочь, но все лицо его вмиг преобразилось, и на душе от этого стало легче.
– Сказочницей племени кочевников? – спросил он. – Только не говори, что ты веришь в мифы о джиннах, ифритах и духах, что крадут детей по ночам.
– Нет. – Я вспомнила облаву. Затем маску. И вся легкость тотчас испарилась. – Мне не нужно верить в сверхъестественное. Особенно сейчас, когда наяву все хуже, чем в кошмарных снах.
Кинан замер. Подняв глаза, я посмотрела на него, удивленная столь внезапной неподвижностью. У меня сбилось дыхание от той муки, что обнажилась в его взгляде, от горечи, что говорила о том, как знакома ему эта боль. Выходит, и ему выпала такая же тяжкая участь. А может, и хуже. Затем выражение его лица вновь стало отстраненным, а руки продолжили работу.
– Верно, – согласился он. – Слушай внимательно. Сегодня в Блэклифе был день выпуска. Но мы только что узнали, что в этом году церемония проходит по-другому. Будет нечто особенное.
Он рассказал мне об Испытаниях и четырех Претендентах. Затем изложил суть моего задания.
– Нам нужно разузнать три вещи: какие будут Испытания, где они проходят и когда. Причем нам надо это узнать до того, как они начнутся, а не после.
В голове роились десятки вопросов, но я ни о чем не спросила, боясь, что он сочтет меня совсем глупой.
– Как долго я буду в Академии?
Кинан пожал плечами и закончил бинтовать мои руки.
– Мы почти ничего не знаем об Испытаниях, – сказал он. – Но трудно представить, что это займет больше нескольких недель, самое большее – месяц.
– Думаете, Дарин продержится так долго?
Кинан не ответил.
Спустя несколько часов, на исходе дня, мы с Кинаном и Саной оказались в доме пожилого кочевника в Квартале чужестранцев. Облаченный в просторные одежды, он больше походил на доброго дядюшку, чем на посредника Ополчения. Когда Сана объяснила, что от него требуется, он оглядел меня, скрестив руки на груди.
– Категорически нет, – сказал он с сильным серранским акцентом. – Комендант съест ее живьем.
Кинан бросил на Сану многозначительный взгляд, словно говоря: ну а что вы ожидали?
– Со всем уважением, – обратилась Сана к кочевнику, – могли бы мы…
Она жестом указала на решетчатую дверь, и оба скрылись в другой комнате. Сана говорила слишком тихо, и я не могла расслышать ее слов, но что бы это ни было, похоже, оно не работало. Даже через решетку я видела, как кочевник качал головой.