«Братишка,
Я хочу, чтоб ты знал: ты не виноват в том, что произошло. И что мне очень жаль. Жаль, что я бросила семью и сбежала на край света.
Но больше всего мне жаль, что меня не было рядом, когда это случилось с тобой, в тот момент. Я должна была предупредить кого-нибудь, пока все не зашло так далеко. Просто дело в том, что ты мой старший брат, и ты всегда был сильнее. И сейчас мне этого недостает.
Ты, наверное, будешь дико смеяться, представляя, как я, одинокая белая девочка с жесткими от лака волосами, без знания иностранного языка, но с южным акцентом, пробираюсь к выходу из аэропорта. Знай: чем дальше я от дома, тем больше скучаю по тебе.
Может, в этой поездке у меня будет достаточно времени, чтобы все осмыслить. Я надеюсь, что все пойму, как бы то ни было.
Я могла бы закончить это письмо «из Кореи с любовью», как в том фильме про Джеймса Бонда в России, но самолет еще не приземлился, поэтому я прощаюсь так:
Почти из Кореи с любовью, Грейс».
* * *
Двери метропоезда открываются, и поток пассажиров вносит меня и два моих гигантских чемодана в вагон. В бока мне впиваются чужие локти, по ногам проезжают колесики чьих-то сумок – это тысяча моих новых корейских друзей набивается в крохотный вагон электрички, где пахнет чесноком и потом. Я только полчаса в Республике Корея, но уже полностью погружена в жизнь этой страны.
Все места заняты, и я пристраиваюсь перед пожилой женщиной, глаза которой почти скрыты под морщинистыми веками. Она держит пластиковый пакет с чем-то серым и… шевелящимся. Может, с осьминогом? Содрогаясь, я сажусь верхом на чемодан, позволяя телу немного отдохнуть под мерное покачивание вагона. Как будто и не просидела четырнадцать часов в самолете.
Мужчина рядом со мной так громко слушает музыку на МРЗ-плеере, что до меня доносятся завывания певца. Он смотрит на меня, как на инопланетянку. Я отвожу глаза и разглядываю остальную часть вагона. Кроме меня в вагоне только один европеец, все остальные – азиаты и почти все уткнулись в свои телефоны. За исключением той парочки в нескольких футах от меня, которая ухитряется обниматься и целоваться на микроскопическом пятачке пространства, и шептать нежности по-корейски.
Южная Корея. Еще никто не знает о том, что я бросила все и всех в Нэшвилле [1] и разбила лагерь на Дальнем Востоке. Я сижу в корейской электричке, которая под стук колес летит по корейским тоннелям и несет меня к моей новой корейской школе.
Я сумасшедшая.
Наверное, в миллионный раз с того момента, как самолет поднялся в воздух в Атланте, я спрашиваю себя, что я творю. Ладони сразу потеют, я прикрываю глаза, дыхание учащается настолько, что мне грозит гипервентиляция [2] .
Водород. Гелий. Литий. Бериллий. Бор. Углерод.
Я трижды повторяю периодическую таблицу химических элементов – это успокаивает сознание, замедляет пульс и избавляет меня от тревоги. Такому трюку меня научил наш учитель химии, который говорил, что это помогает ему успокоиться. Этим летом я обнаружила, что этот метод подходит мне. Поезд останавливается на следующей станции, и несколько пассажиров выходят. Правда, входит еще больше. Толпа колышется, напирает, прижимает меня к стене тел, и я проклинаю себя за то, что не стала ждать экспресса, где все места расписаны. Стоило бы подождать двадцать минут ради того, чтобы к концу пути не превратиться в лепешку в этой давке.
Я достаю из кармана джинсовых шортов обрывок блокнотного листка и раз десять перечитываю название моей станции.
Механический женский голос объявляет название остановки, и оно, хвала небесам, звучит очень похоже на то, что написано на бумажке: «Гимпо». Поезд замедляет ход, я хватаю ручки своих чемоданов и продираюсь через гущу человеческих тел, плотную, как застывшая овсянка.
Я вываливаюсь на платформу как раз в тот момент, когда двери начинают закрываться, и мне приходится призвать на помощь всю свою американскую расторопность, чтобы разметать корейцев и продраться сквозь толпу, которая рвется в вагон. Поднявшись на эскалаторе, я протискиваюсь через турникет и выныриваю из метро во влажный и очень плотный воздух корейского лета.
Я крепче сжимаю пальцы на ручках своего багажа и проталкиваюсь к веренице такси, ввинчиваясь в толпу туристов, мающихся с собственной поклажей.
Оказалось, что от международного аэропорта Инчхон до Корейской школы для иностранных студентов нельзя доехать на метро. Представитель школы, с которым я на прошлой неделе общалась в видеочате, советовал мне после подземки пересесть на рейсовый автобус, но когда я уже собралась в дорогу, поняла, что с громоздким багажом и полным незнанием окрестностей такой маршрут будет самой настоящей авантюрой.
И вот я стою у бордюра и сканирую вереницу автомобилей, пока не замечаю одного из таксистов, что стоит, подняв вверх табличку с надписью «Грейс Уайлде». Я машу ему как ненормальная, и он подхватывает мои сумки на полпути к минивэну. Он помогает загрузить мою ношу в багажник, и я, наконец, устраиваюсь на сиденье.
Мне приходится то и дело отклеивать голые ноги от сиденья из кожзаменителя, и я подумываю, не следует ли мне снять обувь. Здесь ведь так принято, верно? Но водитель остается в своих туфлях, так что я тоже не разуваюсь.
Он пристально смотрит на меня в зеркало заднего вида, очевидно, ожидая, что я назову ему пункт моего назначения. Должно быть, ему не сказали ничего о том, куда меня следует отвезти. Кусая губы, я листаю корейский разговорник в поисках правильных слов.
– Ахн ньеонг ха се йо! – Привет. – Гмм… – Я таращусь на фразу, написанную латиницей, и множество согласных и слогов, каких я в жизни не видела – не то чтобы произносила – перемешиваются в моем утомленном дорогой мозгу со скоростью включенного на полную мощность блендера.
– Куда ехать? – спрашивает мужчина.
– В школу! – выдыхаю я, благодаря бога за то, что водитель хоть немного говорит по-английски. – В Корейскую школу для иностранных студентов. На острове Канхвадо.
– А, знаю-знаю. – Он выруливает с парковки, и мы вливаемся в поток машин.
Я усаживаюсь поглубже и опускаю затылок на подголовник. Я почти сутки в пути, и теперь это начинает сказываться. Я совсем забыла, что за время полета так и не поспала ни минутки – так дико бурлил во мне адреналин – сначала когда мы приземлялись в Сиэтле и потом здесь, в Инчхоне.
Сейчас в моей голове, где-то в районе надбровных дуг, появляется тупая боль, и сон, ласково нашептывая, тащит меня прочь от осознания действительности.