— Разрешите начинать? — поинтересовался Ковальчук.
Председатель колхоза одобрительно кивнул подбородком.
— Давай, не тяни резину! — нетерпеливо закричал кто-то с галёрки.
У Ивана Ивановича подкосились ноги.
Пересохло во рту.
И он потянулся к графину, стоявшему прямо на трибуне.
Раздались жидкие аплодисменты.
Разведчик выпил воды, кашлянул и начал свою исповедь:
— Дорогие земляки. Некоторые из вас ещё помнят меня пацаном, чуть ли не главным грибником во всей округе, другие — молодым человеком, агрономом, третьи — пособником фашистов, полицаем. А на самом деле я со времён Гражданской войны — сотрудник органов государственной безопасности, теперь — полковник в отставке. Товарищи из района и области это подтвердят.
Сейчас мне шестьдесят три года. Пора, как говорится, подводить жизненный итог… В ответ на моё обращение вышестоящее руководство разрешило приоткрыть занавес секретности над деятельностью нашей подпольной организации в годы войны.
Надеюсь развеять все ваши сомнения и остаться в памяти людей не предателем, гитлеровским прихвостнем, которым я никогда не был, а честным и порядочным человеком, посвятившим свою жизнь борьбе с врагами трудового народа…
Он говорил и говорил.
Потом долго отвечал на непростые вопросы, а когда все разошлись, собрал «особо приближённых» в будке кинооператора, где уже был накрыт стол. Хлебная горилочка, грубыми кусками нарезанное сало, колбаска, селёдочка, естественно, грибы — пока только жареные. Для любимых — солёных — ещё не пришло время.
— Дорогие друзья! Первую рюмку мы конечно же употребим за нашу Родину, за Победу, за мирную, цветущую жизнь советских людей… А так как я больше пить не буду — сердце начинает шалить, то попытаюсь уместить в свой тост пожелания добра и счастья для всех, кто здесь собрался, в первую очередь простых людей, каждый из которых на своём месте делает своё маленькое на первый взгляд дело. За тебя, Прокоп Михайлович, за нашего участкового Владимира Кондратьевича и за моего внука — как повелось в нашем роду, тоже Ивана Ивановича. Кстати, открою небольшой секрет, у него сегодня день рождения. Двадцать два годка!
— Ура! — закричал Макарович.
Остальные его не поддержали. Пьянству — бой. Чем тише сидишь, тем дольше живёшь!
Расстались только поздно вечером.
Друзья разошлись по домам, начальство разъехалось к местам службы, а вот внук решил остаться с ним до утра. Он давно мечтал отдохнуть с дедом «на вышках» — так здесь называют своеобразные чердачные помещения над хлевом или клуней.
«Теперь и умирать можно!» — поморщился, прогоняя дурные мысли, старый Ковальчук и улёгся спать на ароматное, пряное сено.
7
— Ну, дедуля, какие у тебя планы на сегодня? — потягиваясь, спросил внук.
За окном было ещё темно, но на востоке за горизонтом уже начинало подниматься яркое, жизнедатное солнце.
— Для начала искупаемся, а там видно будет.
— До сих пор моржуешь?
— Да. И тебе рекомендую. Будешь всегда здоровым и бодрым.
— Не возражаю! Форма одежды?
— Трусы, обнажённый торс.
— А документы?
— Оставь здесь. Их никто не тронет.
— Да, но…
— Никаких «но», товарищ младший лейтенант. Развратил вас город, уже и людям не доверяете! За мной…
— Есть, товарищ полковник!
Трусцой они добежали до Стохода, от которого поутру исходил густой молочный пар. Старик с разгону бросился в реку, молодой же входил в неё долго и неуверенно, подгоняемый едкими, чуть ли не издевательскими комментариями:
— Что, промокнуть боишься?
— А то!.. Холодина…
— Не стесняйся. Это сначала страшно, потом приятно!
Ваня наконец собрался с духом и ненадолго ушёл под воду.
— Ты знаешь, неплохо, — признал, когда вынырнул. — Пожалуй, перейму твою методу.
— А теперь — учись, — «старый волк», набрав полную грудь воздуха, опустился под левый обрывистый берег.
— Раз-два-три… — начал отсчёт внук, но вскоре сбился и стал внимательно следить за дедом, шарящим рукой по донным норам, — благо прозрачность воды позволяла это делать без сверхусилий.
Спустя минуту тот вынырнул с тремя раками в руке.
— Теперь ты!
Младший лейтенант попробовал повторить подвиг, но у него ничего не получилось.
— Видишь нору? — наставлял дед, усевшись на деревянном мостике, перекинутом через одно из русел в самом узком месте. — Из неё торчит лапа. Прицелился — и вперёд. Ну же!
Ваня нырнул и вставил руку в отверстие. Между пальцами ударила холодная родниковая струя.
— Дальше! Ещё дальше! — кричал старый Ковальчук.
Внук наконец добыл первого в своей жизни рака и, присев рядом с родственником, хвастливо пробасил:
— Смотри, дед, какой красавчик, не то что твои креветки!
— Ещё будешь или уже устал? — Иван Иванович улыбнулся довольно — теперь семейное «ремесло» в надёжных, крепких руках.
— Ты ещё спрашиваешь? Дуй домой за торбой, а я пока потренируюсь!
8
— Может, по пивку? — предложил внук, когда обычная овощная сетка была доверху набита членистоногими.
— С утра не употребляю и тебе не советую.
— Позже не выйдет. После обеда я должен быть на службе.
— Вот и славно. Угостишь раками своих сослуживцев.
— А ты?
— Я себе ещё наловлю, если возникнет надобность.
— Ну, как знаешь… Да, кстати, дед, как правильно их готовить?
— Записывай, всё — в холодную воду. Обязательно!
— Всё — это что?
— Раки, соль, острый красный перец, крапива.
— Понял.
— Доводишь до бурного кипения, ждёшь две-три минуты — и готово!
— Так просто?
— Да. Но кушать их не торопись. Пускай полежат в ропе минут двадцать-тридцать, а то и больше — только вкуснее будут.
— Ладно. Держи кардан — я полетел.
— Счастливо тебе, Ванюшка…
— Давай без сантиментов, дед. Скажи лучше, когда в Луцк заедешь?
— Где-то через недельку. Завтра отправляюсь на Свитязь — отдохну, покупаюсь, встречусь с друзьями…
— В пятницу позвони. Может, и я к тебе присоединюсь? На выходные [55] .