– Нет, дыркой в заднице.
Кронид кивает. Затем указывает на колесницы, которые взмывают над Олимпом, одна за другой. Их сотни.
– Сегодня, еще до вечера, мы истребим человеческий род. Не только этих вояк, собравшихся под Илионом, но и вообще всех людей. Повсюду.
Что тут ответишь?
– Не слишком замахнулись? – усмехаюсь я; все бы ничего, только голос дрожит, как у запуганного мальчика.
Владыка продолжает взирать на толпу златодоспешных богов и богинь, ожидающих очереди оседлать небесные машины.
– Посейдон, Арес и прочие веками достают меня, требуя избавиться от человечества, как от вируса, коим вы и являетесь, – рокочет бессмертный, обращаясь скорее к самому себе. – Мы, конечно, обеспокоены. А какую расу богов не опечалило бы истребление подобного героического рода, если учесть, сколько наноулучшенного ДНК растрачено на сношения с жалкими людишками, взять хотя бы Ахилла или Геракла? Мы почти сроднились – я имею в виду, в буквальном смысле.
– Зачем вы мне это говорите?
Небожитель презрительно косится сверху вниз:
– Поскольку жить тебе осталось пару секунд, можно и пооткровенничать. На Олимпе, схолиаст Хокенберри, нет постоянной дружбы, надежных союзников или верных товарищей… Неизменны лишь интересы. Мой интерес – сохранить положение Владыки Бессмертных и Правителя Вселенной.
– Та еще работка, – скалюсь я.
– Да уж, – молвит Зевс. – Это точно. Не веришь – спроси Просперо, или Сетебоса, или того же Тихого. Ну так есть у тебя последний вопрос перед уходом, Хокенберри?
– Вообще-то да, – на удивление спокойно говорю я; даже колени больше не трясутся. – Хочу знать, кто вы на самом деле и откуда взялись. Ясно ведь, что вы не подлинные боги Древней Греции.
– Разве? – Острые зубы Кронида сверкают из посеребренной бороды. Совсем не по-отечески.
– Кто вы такие? – повторяю я.
Всемогущий вздыхает:
– Боюсь, у нас нет времени на рассказы. Прощай, схолиаст Хокенберри.
Оторвав ладони от перил, он решительно поворачивается ко мне.
Как выясняется, бессмертный был абсолютно прав: времени не осталось. Ни для историй, ни для чего другого. Огромное здание содрогается, трещит и громко стонет. Чудится, сам воздух вокруг Олимпа затвердел и потрескался. Сияющие колесницы спотыкаются на лету, а боги внизу так громко вопят, что крики долетают до нас.
Громовержец валится спиной на перила и, выронив мой медальон, упирается рукой в дрожащую стену. Высоченная башня сотрясается у основания, раскачиваясь и выписывая верхушкой десятиградусную дугу.
Зевс поднимает взгляд.
Небо заполняют черточки-вспышки. Слышатся акустические удары; марсианский небосвод разрезают полосы огня. Прямо над нашими головами посреди лазури стремительно кружатся гигантские сферы цвета черного космоса и пылающей лавы. Они напоминают громадные дыры, пробитые в голубой тверди, и к тому же заметно опускаются.
Ниже – гораздо ниже, у подножия Олимпа – раскручиваются подобные им неровные круги радиусом не меньше футбольного поля каждый. Другие вертятся над морем, ближе к северу, а некоторые вгрызаются прямо в волны.
Из приземлившихся у горы шаров устремляются наружу тысячи муравьев. Да нет же, людей. Интересно, просто людей или как?
Среди золотых повозок, успевших взмыть, летают темные остроконечные машины. Некоторые крупнее колесниц, другие меньше, и у каждой – смертельный, не по-земному военный вид. Верхние слои атмосферы испещряют пламенные линии, со свистом устремляясь к Олимпу, словно межконтинентальные баллистические ракеты.
Громовержец потрясает кулаками.
– ПОДНЯТЬ ЭГИДУ! – оглушительно ревет он, обращаясь к малюсеньким богам у подножия. – АКТИВИРОВАТЬ ЭГИДУ!
Хотелось бы, конечно, остаться и посмотреть, что будет дальше, однако сейчас у меня иные заботы. Опрометью проскакиваю между исполинских ножищ великана, прокатываюсь на животе по сотрясающемуся мраморному полу; левая рука подхватывает медальон, а правая быстро крутит диск.
Поначалу никак не получалось извлечь Ханну из бака. Увесистый кусок трубы не справлялся с пластикоподобным стеклом. Даэман израсходовал три обоймы дротиков, и те рикошетом разлетелись по залу, сокрушая более хрупкие предметы, вонзаясь в обломки обездвиженных сервиторов, едва не задев самих мужчин. По стеклу побежали тонкие трещинки. В конце концов Харман забрался на верх резервуара и, используя трубу как рычаг, оторвал хитроумную крышку. Сняв с лица ночные линзы и респиратор, собиратель бабочек запрыгнул в пересыхающий бак – помочь товарищу. Огни совершенно погасли, работать приходилось при свете фонарика.
Обнаженная, мокрая, безволосая, с обновленной кожей, девушка лежала на полу лазарета беззащитная, словно неоперившийся птенец. Добрая новость заключалась в том, что она дышала – неглубоко, прерывисто, пугающе часто, но все-таки дышала. Однако была и дурная новость. Мужчинам не удавалось привести подругу в чувство.
– Она выживет? – требовательно спросил Даэман.
Прочие двадцать три человека не проявляли признаков жизни, к тому же достать их наружу не оставалось возможности.
– Откуда я знаю? – огрызнулся девяностодевятилетний.
Обитатель Парижского Кратера огляделся вокруг:
– Без электричества тут быстро холодает. Не успеешь глазом моргнуть, как будет ниже ноля. Надо чем-нибудь ее прикрыть.
По-прежнему сжимая оружие, хотя уже не разыскивая врага во всех углах, Даэман устремился в темноту. Трубки, пробирки, человеческие кости, разбитые сервиторы, разлагающиеся останки… Ничего похожего на одеяло.
Ханна лежала без сознания и сильно тряслась всем телом. Вернувшийся ни с чем молодой мужчина принялся растирать ее голыми руками, но это явно не помогло.
– Нужно что-то придумать, иначе ей конец, – в отчаянии прошептал он.
Из сумерек между рядами послышался звук скользящего металла. Товарищи даже ухом не повели. Испарения жидкого кислорода и прочих пролитых жидкостей заполняли зал мутной пеленой.
– Нам всем скоро крышка, – поправил Харман, указывая вверх, на прозрачные потолки.
Даэман запрокинул голову. Белая звезда-ускоритель угрожающе выросла в размерах.
– Сколько еще? – выдохнул коллекционер.
Девяностодевятилетний покачал головой:
– Хронометры исчезли вместе с напряжением и Просперо.
– Когда началась эта заварушка, до ухода нам оставалось двадцать минут.
– Да, только когда это было? Может, все сорок минут назад?
Молодой мужчина внимательно вгляделся в ночной небосвод, покрытый ледяными звездами.
– Земля еще светила. Значит, как только она снова покажется…