— Сколько же причин для увольнения Зои, — Рябов потянулся к раскладному саксофону, торчащему из кармана макинтоша на стенном гвозде.
— Диктуйте мне адрес, — продолжал Заруб. — Я вышлю курьером сраную ручку. А вы уж решите, как быть с ней.
Сыскарь достал саксофон, погладил раструб:
— Ручку вы нам тайно передадите при личной встрече. Придите к ресторану «Аллигатор» чуть загодя.
— Заметано… Я вот только не понимаю, какой лично ваш интерес дело копать дальше. Ведь все уже ясно?
— Тайна вертикального шкафа, — тихо произнес Рябов.
— Эх, ребятушки, лучше бы вам сюда не соваться, — вздохнул Заруб. — Это тайна самого Алексея Мюллера!
6.
Операция с передачей ручки прошла успешно. Рябов сказал Салямскому, мол, ее подбросили нам в почтовый ящик.
— Но кто же ее украл? — понюхал находку Аркадий Владимирович. — Странный какой запашок. Будто говном? Вы не находите?
— Скорее аммиаком, — закусил я губу.
— Мазурика мы пока не вычислили… — пробормотал Рябов.
Грянула музыка. Причем в явном антагонизме с буржуйским заведением. Динамик орал на разрыв аорты:
Каховка, Каховка!
Родная винтовка.
За нами — святая земля.
— Обожаю революционные песни! — захлопала в ладошки Елена.
— Мурашки по спине! — подхватила Галина Алексеевна.
— Ты новый корабль изобразил? — хмуро повернулся к Зарубу Салямский.
— Нахожусь в творческом поиске. Чуток сошел с круга.
— Ты давай, брат, возвращайся на круг. Или я тебя сам с него вышибу.
— А где же остальные сотрудники? — попытался я перевести разговор на позитивные рельсы.
— Со мной только избранные, — посуровел Аркадий. Нанизал на серебряную вилку маринованный скользкий рыжик. Пригубил рюмку армянского коньяка. Смачно заел. — Каждую ночь мне непременно снится кораблик в бурном море и белая кобыла выскакивающая из чащи леса. Вот я этот сон и пытаюсь картинами Заруба смазать. Так сказать, клин клином.
— А мы-то думали что-то фрейдистское, — очистил я банан.
— Ни боже! Скорее по Карлу Юнгу. Все на тончайших ассоциациях.
Я оглянулся. Заведение пусто. Оно и понятно — цены, сука, кусаются. Как, верно, кусаются и живые аллигаторы, резвящиеся под хрустальным полом.
— Опасаетесь? — взяла меня под локоть брюнетка Галина Алексеевна. — Зря! Они, что овечки.
— Аллигаторы питаются только раз в месяц, — положила в тарелку крокодильего мяса блондинка Елена.
— Вдруг именно сегодня у них день кормежки? — волосы на моей голове зашевелились, одно земноводное глянуло мне прямо в глаза.
— Пол сделан из бронебойного хрусталя, — усмехнулся Салямский. — Его и танк не пробьет. По крайней мере, так уверяет администрация.
— В этом-то и вся фишка… — с треском жевал пупырчатый огурец живописец Заруб. — Чувство близкой смертельной опасности!
Загорелся экран огромного монитора. На нем появился хор Российской Армии. Грянула величавая песня. Понизу экрана пропечатывались субтитры.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас.
Из тысяч грозных батарей,
За слезы наших матерей,
За нашу Родину — огонь!
Огонь!
Сподвижники Салямского запели с энтузиазмом. Громче всех голосил Заруб Махмутович. И если в бытовой речи он говорил явно с грузинским акцентом, то песню о сталинском воинстве распевал чисто по-русски.
Салямский пел шепотом. Из его уст нельзя было разобрать ни одного словечка. По толстым щекам Аркадия Владимировича струились скупые мужские слезы.
Я толкнул инспектора:
— Самое время его спросить о вертикальном шкафе. Глядите, как он расчувствовался.
— Подождем чуток. Я нужный миг чую интуитивно.
Песня закончилась.
Салямский вытер слезы ресторанной салфеткой.
— Какие люди были, блин?! — произнес тоненько.
— Предлагаю всем выпить стоя за моего земляка. За товарища Сталина! — поднял рюмку Заруб Махмутович.
— Нет, — нахмурился Салямский. — Мы лучше стоя выпьем за сегодняшнюю вертикаль.
— Как же здесь хорошо! — одернула короткую юбку Елена, ястребиным взглядом скользнув по ширинке Салямского.
7.
С экрана же полилась новая песня:
Забота у нас такая,
Забота у нас большая.
Жила бы страна родная,
И нету других забот.
Песню эту за столом исполнили вяло. О Сталине с яростью, а тут по инерции.
К моему уху склонился Салямский:
— Меня больше всего волнует этот шкаф. Как туда попадают бабки — выше моего разумения.
— Может, ночью подкладывает курьер из Газпрома? — предположил я.
— Так ведь деньги появляются, если только я открою.
— Ну да…
— Мистика! Будто зайца достаю из пустого коробка за уши. И фокусником каждый раз оказываюсь именно я.
— Вы бы радовались! — усмехнулся Рябов.
— Да я же с ума схожу от этого шкафа. Может, именно поэтому перманентно впадаю в детство. Требую себя купать в корыте. Теребить петушок. Так хочется спрятаться от этого кошмара за материнской доброй юбкой.
— А почему вас позвали в Газпром? — сыскарь навалил себе в тарелку салат из манго и авокадо.
— Я же троюродный племянник Алексея Мюллера. Как-то поздравил его с Днем России открыткой, он позвал. Дал хлебное место.
— А до этого кем вы работали? — подцепил я вилкой кусок крокодильего мяса. Разжевал. Ничего… Вроде куриного.
— Учителем пения в тюремной школе. На Колыме.
— Какой счастливый зигзаг судьбы! — ковырялся Рябов в зубах балабановской спичкой.
Салямский передал метрдотелю визитку с заказом песни.
Метр с уважением склонил набриолиненный пробор головы.
На экране вновь возник хор Российской Армии.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас…
— Все танцевать! — с властным выражением лица встал Салямский.
Вопреки музыкальному посылу Заруб Махмутович пошел по кругу в национальном танце, эдаким грузинским соколом.
Галя и Лена выступили на хрустальный пяточек танцпола лебедушками. Черная лебедушка и белая. Ведьмы ли они? Вряд ли…
Салямский танцевал сомнабулически, еле передвигая ногами. Похож был на обрусевшего пингвина, толстого и манерного.